nastiel - Кровь и туман (СИ)

– Но твои глаза сейчас…

– Да, знаю. Золотые. Именно это сделала королева Зимнего двора для моих родителей – наложила иллюзию. То, что ты видишь – лишь искусный мираж. Отражение света под правильным углом. – Лия всё-таки встаёт, идёт к раковине. То, с каким грохотом она ставит в неё кружку, заставляет меня усомниться в её целости. – У королевы было лишь одно условие – мои “новые глаза” взамен на корень секвойи. Родители согласились отдать ей священный символ нашего ковена, заранее обрекая себя на тупиковую ситуацию, потому что обмен такого характера, узнай о нём верховный, привёл бы к их мгновенному изгнанию. Именно поэтому, как я теперь понимаю, мы и не высовывались и жили на самом отшибе Северных земель, а потом и вовсе уехали сюда, в Дубров. – Лия включает воду, но лишь спускает её, не споласкивая кружку. – Сейчас они снова хотят отправиться в путь.

– Что? – я не могу сдержаться – вскакиваю. – О чём ты?

– Они планируют покинуть Дубров, пока королева не совершила очередную попытку добраться до меня. Родители возвращаются в город завтра, и завтра же мы уезжаем.

В горле застревает отчаянное “нет”. Я, вмиг обессилев, оседаю обратно на стул.

– Другого выхода нет? – спрашиваю осторожно.

– Не знаю, – Лия, до этого всё время стоявшая ко мне спиной, поворачивается вполоборота. – Родители могут обеспечить мне какую-никакую, но защиту. Полагаю, именно этим они и занимались последние восемнадцать лет. Если бы не они, королева давно бы до меня добралась.

– То есть, всё дело только в этом? В защите?

– Ну да.

– Тогда у меня есть идея, – уверенно сообщаю я. – Только ты сразу не руби с плеча.

Лия подходит обратно к столу. Упирается ладонями в его край, наклоняется ближе.

– Я слушаю.

– Ты можешь стать добровольцем, – на выдохе произношу я. – Штаб обеспечивает неприкосновенность любым своим служащим, независимо от звания. Страж ты или доброволец – если ты принадлежишь штабу, ты автоматически получаешь право на защиту.

– Ты с ума сошла? – восклицает Лия. На её губах играет недобрая улыбка. – Мои родители убьют меня, если я стану добровольцем!

– Но это отличный шанс для тебя остаться в Дуброве!

– А смысл? Меня всё равно ничего здесь не держит. Ни друзей, ни парня, – Лия запускает пальцы в волосы и легко их ерошит. – Может, Дубров – просто не моё место?

Я понимаю, что Лия имеет на это полное право: собрать вещи и уехать восвояси, но никак не могу заставить себя уважительно отнестись к подобному решению.

Если Лия уедет, она оставит не город, а меня. Жаль, что сама Лия об этом даже не подозревает.

– Помнишь, ты говорила, что моё общество кажется тебе правильным? – спрашиваю я.

Лия кивает, но с сомнением ведёт бровью. Мне кажется, что она жалеет об откровении, которое себе позволила.

– Это твоё ощущение не беспочвенно. Я… мы уже были с тобой друзьями. Лучшими подругами, вообще-то. Почти как сёстры. – Я встаю. Лия, несмотря на то, что нас разделяет целый стол, едва заметно подаётся назад. – Да, точно. Сёстры.

– Я тебя не понимаю, – тихо, почти шёпотом произносит она.

Если я сейчас обо всём расскажу Лие, Бен, вероятно, убьёт меня.

Но если промолчу и позволю Лие уехать, Бену, боюсь, уже не будет нужды марать об меня руки, потому что этим я займусь сама.

– Мы можем переместиться куда-нибудь, где будет удобнее? – спрашиваю я. – Я задолжала тебе одну очень долгую историю.

***

Я возвращаюсь в штаб не потому, что мне больше некуда идти, но потому, что именно там я надеюсь остаться наедине со своими мыслями и хорошенько обдумать всё, что произошло.

Взгляд Лии, которым она одарила меня, стоило только закончить историю, наверняка будет сниться мне ночами ещё долгое время, если, конечно, мне вообще когда-нибудь удастся уснуть.

– Это было ошеломляюще разгромно, – сообщает Рис, идущий рядом.

Его мнения никто не спрашивал, и всё же он делится им, потому как на самом деле это моё мнение.

И оно верное. Случилось фиаско. Полный и безоговорочный провал.

– Честно скажи: ты сама чего вообще ожидала? – продолжает наседать Рис.

Каждый раз, когда я пытаюсь игнорировать его, его голос становится всё громче.

– Ваня и Даня отреагировали спокойно.

– Они тебя с рождения знают. А тут девчонка – без году неделя как вообще начала с тобой общаться.

– Я думала, она поймёт, что…

– Что ты сумасшедшая? Ну, так она и поступила.

– Нет, – я устало качаю головой. Споры самой с собой выматывают не хуже любой битвы. – Что она не должна никуда уезжать.

– Ты странная, Слава Романова. – Краем глаза замечаю, как Рис тает в воздухе, оставляя за собой прозрачную волну.

Я странная . И это мне заявляет моё же собственное подсознание в лице серийного убийцы.

Я останавливаюсь на тротуаре, прям посередине, как шла. Оглядываюсь по сторонам. Улицы наполнены любителями воскресных прогулок. Они: в парах, группами и поодиночке, – бредут по своим делам и не обращают на меня никакого внимания.

Я провожаю некоторых из них взглядом, и вдруг ловлю себя на том, что упираю кулак в своё солнечное сплетение в попытке заглушить боль где-то в груди. Я почти уверена, что это не сердечный приступ, но делу это не помогает: ни успокоиться, ни переключиться, ни расслабиться.

Я никогда не жаловалась на здоровье, и сейчас проблема тоже не в нём, а в том, что мне нужна помощь. И в этот раз – профессионала.

Я знаю, кому звонить, и у меня даже есть его номер телефона, как я помню. Впервые за всё время руки не подводят меня, отзываясь лёгкой нервной дрожью, когда я достаю мобильный и нахожу в записной книжке нужный номер.

По призванию он миротворец, но по второму высшему образованию он психолог, и я надеюсь, у него всё ещё есть право проводить терапию, несмотря на долгое отсутствие практики в данной сфере.

Так или иначе, была – не была.

– Привет, ребёнок! – весело приветствует меня Валентин после второго гудка.

Близнецы Филоновы на отца семейства внешне совсем не похожи, но в мелочах характера – буквально копия. Разве что у Вани в этом коктейле больше преобладает мамин жёсткий нрав.

– Здравствуйте, – говорю я.

И голос сразу выдаёт меня. Поэтому Валентин спрашивает:

– Всё хорошо?

Некоторое время назад, на занятиях, Валентин стал первым из взрослых, кто поинтересовался за моё состояние. Тогда я решила, что дело во мне, мол, перестала старательно притворяться, но, как оказалось, наоборот – всё дело в самом Валентине. Возможно в том, что он – психолог, а, быть может, просто очень чуткая натура, но, так или иначе, мужчина всегда умудрялся улавливать любые изменения в настроении не только моём, но и других окружающих.

Я видела это несколько раз, когда была у Филоновых в гостях. Так ему удавалось успокоить жену и предотвратить конфронтацию с ней ещё до начала самой конфронтации.