nastiel - Пепел и пыль (СИ)

Я киваю, доказывая, что обдумала его слова, и тихо произношу:

— Я готова тебя выслушать.

Незнакомка. Глава 4

Пока Рис делится известными мне фактами, я позволяю себе рассредоточиться и подумать о Бронберте, располагающемся в соседней комнате. Какова вероятность, что ведьмак сможет почувствовать присутствие одного из своих экспериментов там, где его быть не должно? Эта мысль очень меня напрягает. Я сжимаю в кулаке пустой флакончик из-под принесённой им мази (которая по запаху напомнила коктейль из гуталина и бананов) и прикидываю пути отступления в том случае, если Рис вдруг потребует у меня объяснений.

Рису удаётся привлечь моё внимание только громко задав вопрос и коснувшись моей коленки. Едва ли он что-то вкладывает в этот жест, но мне его ладонь кажется мертвецки холодной даже через ткань сорочки. Я чуть отодвигаюсь от Риса, стараясь вложить в это движение как можно больше естественности, чтобы оно не походило на немой крик: «Убери от меня свои злодейские лапы!».

— Ты не выглядишь озадаченной, — произносит Рис, хмурясь. — Я рассказал тебе о том, что прибыл из будущего, а ты, кажется, совсем этим не шокирована.

— Я просто… не уверена, что до конца тебе верю, — говорю я, а сама отмечаю: нужно быть осторожной.

Я плохая актриса, а Рис, похоже, очень внимателен к окружающим. Если я не постараюсь, разгадать меня ему не составит труда.

— Согласен, — кивает Рис. — Эта новость не из тех, в которые веришь сразу. Но я клянусь тебе: всё, что я сказал — правда.

Тихий, практически умоляющий тон смущает меня. Не знаю, действительно ли ему настолько нужны моя вера и моя поддержка, или я всего лишь очередная пешка в его игре, захват которой — не больше, чем необходимая для победы часть стратегии. Тем не менее, он сейчас здесь и он вылечил моё плечо. При всей своей внутренней темноте этот парень продолжает излучать свет.

— Ты говоришь, что попал сюда благодаря помощи своего племянника… Что с ним произошло? Он сейчас в порядке?

Риса, кажется, этот вопрос ставит в тупик. Наверное, он ожидал от меня чего-то другого, нежели заботы о том, кого я не знаю.

— Сейчас — слишком однобокое понятие. В данном времени он ещё не родился, а в будущем, где я его оставил… Парень сильнее, чем пытается казаться, так что, думаю, он справится.

Рис не задумывался о том, какого будет Власу. Сначала испортил тому жизнь, потом использовал, а теперь бросил на произвол судьбы. Не то, чтобы я всегда была образцовым родственником для своих близких, но даже я соображаю — это не то, что принято делать в семье.

— Так зачем ты вернулся, Рис?

— Забрать своё.

Рис встаёт с кровати и идёт к туалетному столику. Едва притормаживая, подхватывает табурет и возвращается обратно. Ставит табурет передо мной, опускается на него. Упирает локти в колени, кладёт подбородок на кулаки и некоторое время просто смотрит мне в глаза из-под опущенных ресниц. Я молча выжидаю, хотя это даётся мне с трудом. От взгляда Риса холодок бежит по спине.

— Если ты осудишь меня, я пойму, — наконец говорит он. — Только помни, что сам я не чувствую себя виноватым и ни о чём не жалею. Единственной ошибкой, которую я допустил, была спешка.

— Я выслушаю тебя, — произношу я. Чуть осмелев, протягиваю руку и легко сжимаю его запястье. Когда взгляд Риса падает на мои пальцы, я тут же возвращаю руку. — Только если ты обещаешь рассказать мне всю правду, от начала и до конца. Какой бы она не была.

— Я бы доверил тебе свою жизнь, если бы в этом была необходимость.

Мягко стелет, подлец. Знает, что подобные слова никогда не воспринимаются иначе, чем обязанность если не доверия, то уважения к человеку, произнёсшему их. А всё потому, что Аполлинария пришла к Рису даже тогда, когда тот наделал глупостей, и все стали считать его монстром. Наверняка Рис не видит помех для Аполлинарии и сейчас стать ему другом.

Вот, что интересно: Аполлинария и правда не замечала фактов, считая, что другие перегибают палку во мнении к Рису, или принципиально закрывала на это глаза?

— Все года после смерти сестры и матери, я кое-чем занимался, — начинает Рис. — С уходом Сью это дело стало моей новой и единственной целью к существованию, причиной подниматься с кровати по утрам. Я был уничтожен, разбит, разваливался на части, медленно сходил с ума, и лишь эта тоненькая ниточка между разумом и продуктом, который я собирался произвести, держала меня на плаву.

Продуктом? Мне казалось, что его отношения с Евой и Эдгаром были более тёплые: не создатель — эксперимент, но отец — дети.

— Продуктом? — свой вопрос я решаю задать вслух, но Рис меня не слушает.

По остекленевшему взгляду вижу, что сейчас он где-то далеко в своих воспоминаниях.

— Сначала это даже мне самому казалось безумием, и если бы не Иезекииль, свалившийся на мою голову как дар небес, я бы не продвинулся так далеко. Именно он рассказал мне о настоящей причине смерти Сью и мамы. Не туберкулёз то был, как говорил Авель, пожелавший прятать под покрывалом решения проблемы задачу, требующую более тщательного внимания и полного его участия.

Рис трясёт головой. Локоны кудрей скачут в разные стороны. Сколько сейчас ему лет? Едва ли намного старше Аполлинарии, но выглядит ещё совсем юношей. И очень симпатичным, нельзя не заметить.

Зло выгоднее всего преподносить именно в праздничной обёртке.

— Вирус пришёл из Огненных земель. Для местных он не больше, чем простуда, но для человека он смертелен: поражает организм медленно, овладевая всеми органами по очереди и оставляя лёгкие напоследок, чтобы уже на смертном орде человек захлёбывался собственной кровью, не способный сделать спасительный вдох. Для стражей вирус не опасен, но они могут стать переносчиками. Моя мать была человеком, а Сью слишком мала, и эхно в её организме было ещё слабо, поэтому они умерли первыми, когда отец, сам того не зная, ходил по городу словно вирусный распылитель. Я тоже был заражён, но успел принести клятву. Эфир заставил вирус с моём организме сдаться раньше, чем он стал достаточно активен, чтобы меня убить.

Мне казалось, что я сбежал как крыса с тонущего корабля, потому что должен был умереть, чтобы оставить отца одного с чувством вины, которое бы мучило его до самой смерти. Но Зик, — так я называл Иезекииля, ибо согласись, непростое у него имечко, — открыл мне другую правду. Он сказал, что вместо нытья и ненависти я могу привнести в этот мир что-то большее…

Рис замолкает, облизывает губы.

— Если я скажу тебе, что не желал смерти Авелю, отцу и тем, кто бросил меня, когда я больше всего нуждался в поддержке, то это будет ложью, — спустя какое-то время произносит он. — Захочешь посчитать меня монстром — я не буду тебя переубеждать.