Юлия Кир - Тревоги пути (СИ)

— Пес кивнул и махнул рукой, словно говоря «Не стоит извиняться», и сел на предложенное место. Этикет этикетом, но есть хотелось зверски!

Еда была простой, состоявшая в основном из злаков, сыров и свежих фруктов. Но чуть погодя, видимо в честь дорогого гостя, на стол поставили блюдо с тушеной зайчатиной, украшенной золотистыми луковыми колечками и запечёнными овощами. От жаркого еще шел ароматный пар, быстро наполнявший рот голодной слюной.

— Угощайся, — придвигая дичь ближе к Хаску, предложил Тэлион, — Это все твое.

Хаск несколько напрягся. «Уж не отравить ли они его решили?», мелькнула крамольная мысль.

Воспользовавшись замешательством гостя, эльф, скорее всего только для вида и ради уважения, оторвал от него сочный кусок мяса и съел.

— Обычай нам запрещает, есть мясо и употреблять крепкие напитки в период войны. Так что он весь твой, — улыбнулся, поясняя Тэлион, — Мысли, как и тело должны быть спокойны, чисты и прозрачны перед боем.

Удовлетворенный объяснением, Хаск принялся за зайца, запивая его поданным отваром из трав. Хорошо, что его обычаи не такие строгие. У них, наоборот, перед боем надо хорошенько подкреплять тело как едой, так и крепкой брагой.

После еды, Хаск, по просьбе Тэлиона, пересказал их короткую встречу с Мэйтоном и весь остаток дня, они провели над картами, переставляя по ним черные и белые камешки. Заручившись, в случае надобности, поддержкой друг друга, связь решили держать через гномьи пещеры. Напрямик, через них, это всего лишь день до равнин псов, а не нэя, если в обход по горным тропам.

Когда стемнело, Тэлион и еще несколько воинов, проводили Хаска к гномьему входу и тепло попрощавшись пожали друг другу руки.

***

Мэйтон спал и ему снился Сиглаэн.

Даже во сне, это очень удивило Мэйтона, так как с самой его смерти белобрысый ни единого раза ему не приснился.

Они сидели вдвоем на поваленном дереве у озера Кален-Аэл, густо заросшего по берегам камышом, ивами и ракитами. Однако находилось оно, все в том же белом лесу.

Вода в нем была туманом, будто разлитым в глубокой пиале. Он лениво клубился, поднимаясь испариной к белесому солнцу, и молчаливые ракиты сонно купали свои длинные ветви пропадая во мгле его глубины.

Сиглаэн изменился.

Он был спокоен, задумчив и грустен. Не было теперь той, присущей ему при жизни, холодной надменности и неприятной заносчивости. Белый лес смыл с него все порочное и напускное, нажитое ранее. Оставив самую суть, первооснову его натуры, а именно болезненно-застенчивую и робкую по сути личность.

Мэйтори тоже стал прежним.

«Ну, и чего ты добился?» – подумал Мэйтори глядя на продолговатые, словно наконечник стрел ы , листья ракиты, — Лотиэль мертва, ты тоже. И если, Ло в небесных чертогах у Мирры, то ты, похоже, навсегда заперт в этом лесу. Не жив и не мертв, а словно посередине.

Сиглаэн, молча вздохнул, с тоской посмотрев на бывшего недруга. Это было правдой.

Удивительно, но сейчас они могли общаться без слов, мысленно. Это упрощало разговор, потому как вместе со словами, возникающими в голове, проявлялись и чувства собеседника. Обмануть в таком разговоре было практически невозможно.

«Может быть, моя смерть сможет примирить нас?» тоскливо вглядываясь в туман, подумал Сиглаэн.

Мэйтори не ответил. В данный момент ответа на этот вопрос у него не было, и он подавил неприятную эмоцию.

«Теперь ты понимаешь, что натворил?» вместо этого спросил он.

«Теперь – да», опустив плечи, кивнул собеседник.

Мэйтори вдруг, почувствовал острую, какую-то безотрадную тоску и безысходность, исходящую от белобрысого. Это было так странно. И он понял, что, прибывая здесь, Сиглаэн обречен на подобные муки совести, в этом белом безвременье, до тех пор, пока Марра не решит его судьбу.

Нет ничего хуже, понимать, что виноват и оставлен без попытки все исправить, оправдаться, попросить прощения в конце концов. Ведь что-то изменить можно, только до тех пор, пока ты жив.

Мэйтори вспомнил, что он сам чувствовал после смерти Ло, и никогда бы не захотел жить с этой мукой постоянно. Но у него, возможность все исправить еще была, пусть не перед ней, а хотя бы перед родителями.

Готов ли он простить его?

Простила бы его Лотиэль, если бы все тогда закончилось хорошо, и она осталась жива?

«Ну, и что ты хочешь от меня?»

«Хочу хоть немного искупить свою вину», серьезно ответил Сиглаэн.

«Каким это, интересно образом?» удивился Мэйтори.

«Позволь стать мне твоим мечом, и ты никогда не промахнешься в нужный момент».

Мэйтори возмущенно фыркнул. От удивления его брови поползли вверх.

— Как после всего, что было, я могу верить тебе? И зачем мне оружие, которое я не смогу контролировать? – чувства нахлынули, и он произнес это, уже вслух.

— Поверь, это и в моих интересах тоже. Если ты увидишь, хоть намек на предательство с моей стороны, ты всегда волен избавиться от меня, лишь только пожелав этого: и, я вернусь сюда. А если сумею доказать тебе обратное, то, как только посчитаешь нужным, ты отпустишь меня сам. Но до этого времени, я буду полностью в твоей власти.

— Надеюсь ты шутишь?

— Нет, я абсолютно серьезен. Ведь это ты управляешь оружием, а не оно тобой, верно?

Мэйтори кивнул и задумался.

«А не хитрит ли, не обманывает его Сиглаэн в очередной раз?

Было бы полным безумием, иметь под рукой меч, в котором заключена душа того, кто убил твою невесту».

И внутри, вдруг шевельнулась та застарелая ненависть, злость и отчаянье, что жили с ним все это время.

Нет ничего хуже ненависти. Она медленно разъедает изнутри словно ядовитая плесень, что селится на здоровых листьях. И тут только два варианта: либо сорвать чей-то лист-жизнь, исполнив месть — разрядить напряжение. Либо попытаться смириться. Смириться, в надежде на то, что все в этом мире будет вознаграждено по заслугам его. Мэйтори когда-то выбрал первое. Неужели он жалеет теперь?

Ненависть может дать силу, но взамен отнять душу.

Сиглаэн тут же почувствовал его мысли, и нахмурился от осознания того, какие эмоции он мог ранее вызывать в окружающих.

Мэйтори не стесняясь, стал размышлять над его предложением дальше.

«Но допустим, он и вправду, хочет искупить свою вину? Тогда, действительно, преданней сущности не найти. Ибо охотней служит лишь тот, кто провинился, и кому судьба дарит единственный шанс хоть немного что-то исправить, пусть даже и после собственной смерти.

Но тогда он должен искренне раскаиваться. А под дубами, совсем недавно, что-то раскаянья он так и не увидел. Или, тогда, в лесу, он только возвратил долг?»

«В чем подвох, Сиглаэн?» – до сих пор сомневаясь, устало подумал Мэйтори, лениво отгоняя носком сапога, собравшийся у ног туман.