Юлия Кир - Тревоги пути (СИ)

И в первый раз, за всю их встречу, она тепло улыбнулась.

Тодор с досадой хлопнул себя по лбу ладонью, «Вот дурак, совсем об этом забыл!»

Он с благодарностью обнял Дору за мягкие плечи, и именно в этот момент почувствовал себя уже совсем одиноким. Словно все, что было с ним до вчерашнего дня, было всего лишь спокойным и счастливым сном. Но, вот сейчас, он наконец проснулся и окунулся в какую-то ужасную историю, из которой, он пока не видел никакого выхода, или на худой конец положительного исхода.

Дора немного отстранившись, поцеловала его в лоб и обе щеки.

— Удачи тебе. Пусть свершиться то, что предназначено, — прошептала она, и более не задерживаясь, двинулась к выходу. В дверях, она еще раз остановилась, и в последний раз посмотрев на любимого зятя, вышла.

Быстро переодевшись, Тодор дождался условного стука и выйдя в прохладные сумерки вечера, беспрепятственно дошел до самого ее дома. В сарае действительно ждал оседланный конь. Он привязал покрепче котомку к седлу и взяв Лихого под уздцы, повел пока в поводу через двор, до самой калитки, что выходила в огороды. Там действительно стояла тишина. Вскочив в седло, он пока не стал снимать юбку и пустив коня легкой трусцой, направился вдоль забора, в сторону выхода. Пока все шло хорошо, было безлюдно, лишь изредка брехала, подвывая вдалеке чья-то псина. Подобравшись к самым воротам, он притаился в густых колючих зарослях шиповника. Всего красного от обильного урожая плодов, да яркой осенней листвы.

У ворот крутился мужичек, в котором он узнал своего любимого тестя Темера. В таком смешном виде, признаться, он его еще никогда не видел.

Однорогий, явно трофейный шлем, что в Последнюю Войну носили гномы, был ему откровенно великоват, но этот недостаток он компенсировал, одев его на свою шапку, туго подвязав ремешком. В старой, ржавой кольчужке, одетой прямо на тонкую рубаху, с коротким мечем, наспех зачищенным от ржи и засунутым за кушак. Весь ансамбль дополняли линялые синие порты, схваченные крест-накрест веревкой до колен и видавшие виды берестяные ступари.

«Да», подумалось Тодору, «От него точно, все орки попадают замертво. Но только от смеха».

Темер все никак не уходил и явно ждал своих сменщиков.

Он, то суетливо кружился на одном месте, то порывался бежать в сторону дома старосты, то опасливо выглядывал в распахнутые ворота, выставляя за их пределы рогатую голову, словно буренка из стойла. Но отбегая на несколько шагов, смиренно возвращался обратно. Видимо, совесть не давала ему даже на короткое время оставлять ворота без присмотра.

Тодор заволновался.

«А что, если Дора не успеет и сейчас придет смена, тогда ему вообще сегодня не выбраться отсюда. А как увидят, сидящим в кустах, да в женских тряпках, так вообще забьют насмерть. И не посмотрят, что родственник. Где же Дора?»

Тодор торопливо стянул с себя женскую одежду и оставшись в своей, терпеливо принялся ждать. Вещи Доры, он аккуратно сложил под куст.

От напряжения у него даже ладони вспотели и когда он уже было, приял решение возвращаться, на площади у ворот появилась женщина.

Она махнула рукой мужу и позвав его по имени стала раскладывать на помосте принесенную из дома еду в узелке.

Тот, бодро направился к жене, сразу же позабыв о своем неусыпном долге перед обществом и вгрызшись голодным ртом в мягкую, ароматную краюху хлеба, на время забыл о существовании целой вселенной у него за спиной.

Не теряя больше не минуты, Тодор тихонько вывел Лихого из зарослей, и проскочив сбоку в маленькую калитку, что всегда есть в больших воротах, скрылся с обратной стороны забора. Конь как будто чуял, что происходит и все это время стоял тихо и смирно, словно заяц притаившейся в кустах от лисы.

Обернувшись на мгновение, он увидел, что Дора смотрит ему в след, и даже в темноте, почувствовал, как она ему улыбается.

Вскочив в седло, он тронул пятками коня и помчался по направлению к ближайшему лесу.

Глава 9

Хаск.

Солнце только поднялось у него за спиной, а Хаск уже как полчаса шел по долине Нэрт-а-Неэлл, спустившись с южных склонов Драконьих гор.

Его никто не остановил, хотя уже двух часовых он вычислил. Они особо и не прятались, как бы говоря, «Ты, конечно, иди, но мы следим за тобой».

Только когда он вошел в обжитую часть долины, начинающуюся со светлой рощи молодых пестролистов, его окружил маленький отряд из пяти хмурых эльфов, молча возникших, словно со всех сторон сразу. Один рыжий, двое светловолосых и двое брюнетов. На них была камуфляжная одежда из лоскутков всех оттенков зеленого. Лица вымазаны чем-то бурым, на головах плотные капюшоны. Вооружены они были легкими луками с полными колчанами стрел.

Хаск представился и озвучив цель своего визита, показал письмо, написанное Мэйтоном. Самый старший, на взгляд пса, светловолосый пограничник со старым шрамом через всю щеку, взглянул на печать и молча кивнув, махнул рукой призывая идти за собой. Остальные остались, тут же растворившись в листве, словно и не стояли рядом.

Следопыт вывел его на узенькую тропку, еле заметную в высоком подлеске и повел за собой. Изредка он останавливался, и приложив ладони ко рту, изображал звук то кукушки, то удода, то стрекот тальпы, сигнализируя скрытым в листве товарищам о том, что все в порядке и незнакомец с ним.

Хаск отметил, что граница патрулируется довольно хорошо и возможно, эльфы уже сами вычислили орков и успели что-то предпринять.

Незадолго до полудня, они были у Таале-уи, главного древа эльфов. Пес заблаговременно разузнал о том, как оно называлось, что бы ненароком не опростохвоститься.

Как известно, у каждого представителя данной расы имелись хвосты. У цесамов (мужчин) небольшие, с длань. А у ксаман (женщин) чуть меньше. Но, показывать их чужакам, да и не-родственникам, было строго воспрещено, это считалось верхом неприличия. Отсюда и выражение «опростохвоститься».

Именно хвост, обещал отрезать ему Мэйтон, красуясь тогда перед орками. Воспоминание вызвало в нем легкую усмешку, что не смогло укрыться от наблюдательного эльфа, заставив того немного нахмурится.

«Мало ли, что на уме, у давнего врага?»

У древа Хаска уже ждали.

Тэлион встретил его у самого входа внутрь.

Ступая под сень священных ветвей, Хаск, по обычаям эльфов, приложил правую руку к груди и слегка поклонился.

Это был не глубокий поклон, но и не еле заметное движение корпуса, а такой, чтобы это было уважительно по отношению к хозяевам, однако, не унижало и его достоинства. Все приличия были соблюдены.

Живя всю жизнь на равнинах и в степях, Хаск раньше и не догадывался, сколь огромны могут быть деревья. Нет, он конечно видел и большие, и маленькие, и бывал в лесу, когда охотился. Но это!