Юлия Кир - Тревоги пути (СИ)

Но досказать ему не дали.

Староста, перегнувшись через стол, навис над ним как гора над мышью и дрожащим от ярости голосом, сквозь зубы процедил:

— Да ты, видать, умом повредился от горя, родственник? Забыл, кто тут свои, а кто чужие?

Глаза его, словно две змеиные щелочки горели ненавистью и злобой.

— Я там был. А ты нет! – упрямо выдержав его взгляд, повторил Тодор.

— А что же они сами, спасители твои, не пришли сюда, да не разъяснили нам всё чин чином, как положено? А в лес умахнули и поминай как их звали!

—Говорил ведь, чем слушали? По следам орков кинулись. Отомстить хотят! — в третий раз, терпеливо объяснил Тодор, — Можно подумать, вы бы их слушать стали?

— Ага, вот оно, стало быть, что! – елейным голосом протянул староста, цепляясь за нужное слово и пристально оглядывая толпу, — А тебя значит послушаем? Да они на это и надеялись, пень ты деревенский! Тебя, дурака, специально к нам подослали, что бы мы, в сказки ихние поверили! Ну, смекай!

Староста с видом прозорливого всезнайки уставился на оробевшего Тодора, сверля его взглядом.

Мужчина мгновение заколебался и это колебание сдвинуло чашу весов не в его сторону.

— В подпол его! – заорал кто-то с задних рядов.

— Без него, предателя разберемся! – орал басом в сенях патлатый косоглазый мужик, норовя запустить в него ботвой от моркови. Но она не долетела и шлепнулась кому-то на голову, повергая собрание в еще больший хаос.

Не ожидая ничего подобного, Тодор опешил и не успел опомниться, как его уже под руки тащили к чьей-то избе и спускали в подпол. Мужчина, стал было сопротивляться и даже успел кому-то смачно ответить по зубам, и пнуть кого-то в колено, но озлобленные и словно сошедшие с ума жители, наградили его тумаками и ударом в челюсть. Последовавший удар под дых от старосты, выбив весь воздух из легких, заставил согнуться пополам, и покориться взбесившейся толпе.

Очнулся он уже в темном сыром подвале, с гудевшей головой и ноющими ребрами. Открыв глаза, (вернее всего один глаз, так как второй, сильно подбитый, затек и опух, явно уже налитый кровью), он осмотрелся. Где-то совсем высоко, пробивался бледный луч света, освещая деревянный потолок, и верхние полки с керамическими горшками припасов, связками сушеных трав и объемистыми коробами. Скорее всего, это воздушное отверстие в потолке от застоя воздуха и проветривания подпола, тут же догадался он. У него у самого такое было в подвале.

«Было», горестно подумалось ему. А теперь он словно лист палый, сорванный со своей ветви, подхваченный и носимый злым ветром. Куда теперь упадет? Вот, в подвал занесло.

«Влип, так влип!» беспомощно подумал он, и сев рывком, тут же обхватил гудящую голову руками.

Обещание, данное Манулу, он не исполнил, да еще деревенских, против себя ополчил. Что же делать теперь? Куда деться? И никому-то он теперь не нужен. А стоило вообще, из-за каких-то незнакомых ему эльфов так собой рисковать?

Но, не справедливо же получается! Ведь они действительно ни в чем не виноваты! Может, еще раз с глазу на глаз со старостой потолковать? Свои ведь, почти родные! Не уж-то не поймут? Может, остынут, успокоятся…?

Он поднял голову вверх и стал смотреть на мельтешащие тени, то и дело сновавшие за окошком. Видимо, он поднял в деревне серьезный кипеж и теперь, мужчины укрепляют забор вокруг деревни, выставляют часовых, достают из-под полов старые мечи и поржавевшие от времени латы, а у кого такого добра нет, точат охотничьи ножи, да мастерят новые стрелы. Наверно оно и к лучшему, если что, то хоть они готовы будут. Главное, чтоб в долину эльфов не совались.

Мысли текли и текли, и свет за окошком, стал превращаться из ярко-золотистого в рассеянный синий. Видимо, солнце с этой стороны ушло за угол сарая, стало ощутимо темнеть. Поколебавшись еще немного, Тодор нащупав в сумерках перила лестницы, начал медленно взбираться вверх, надеясь, что ему удастся уговорить людей выслушать его вновь.

Пробарабанив несколько минут в дверь, он, наконец, услыхал за ней легкую возню и шепот, а потом и хихиканье. Догадавшись, что это наверно ребятня балуется, он все-таки отважился позвать их.

— Эй! Старосту позовите, я поговорить хочу!

Суета и шепоток за дверью сразу умолкли, послышался удаляющийся топот двух пар голых пяток, хлопнула расхлябанная дверь,и вновь воцарилась тишина.

Как не прислушивался мужчина, но очень долгое время, ничего кроме мышиного хруста в стене, слышно не было.

Тодор уселся на первой ступеньке и принялся терпеливо ждать, изредка потирая изрядно нывшие ребра.

Наконец, когда в маленьком окошке совсем стемнело и подпол погрузился во мрак, еще раз хлопнула дверь сарая, раздались тяжелые шаги, и над его головой послышалась возня в замке.

В открывшийся проем хлынул свет, Тодор прикрыл глаза ладонью, жмурясь от солнца, а на пороге возник силуэт полной женщины.

Она не стала спускаться к нему, а стояла и ждала, пока он сам выйдет наружу.

В женщине, Тодор узнал мать его жены, тётку Дору. Глаза ее были заплаканы, а в руках она держала крынку и узелок.

— Староста занят. Он разговаривать с тобой не будет, — сказала она тихо, не здороваясь, и обняла его не выпуская из рук своей ноши.

Тодор был рад ее видеть и искренне обнял в ответ. От нее пахло очагом, едой и свежим молоком. Видимо, она только что подоила корову.

«От Гретти тоже так пахло каждый вечер», уже какой раз за эти сутки подумал он.

— Я покушать тебе принесла, — смахнув подступившие слезы, сказала она.

Тодор только теперь понял, как был голоден. В крынке оказалось свежее молоко, а в узелке мягкий козий сыр, хлеб, да связка крученых колбасок с чесноком.

Пока он ел, Дора молча, не сводила с него грустных карих глаз. Тодор видел, что она очень хочет о чем-то его спросить, но не решалась.

— Ты ешь, ешь, я еще принесу, если мало, — мягко сказала она, — А за живность свою не беспокойся, я их у себя пока пристроила.

Тодор кивнул и отвел взгляд куда-то в угол, где в бледном свете меж щелей сарая, было видно, как паук плел небольшую паутину.

— И хорошо. Их все равно забирать некуда, дома-то уже нет.

Кусок стрял в горле, и он, отложив еду в сторону, сделал длинный глоток молока, словно это была хмелевуха. И не склонного к пьянству Тодору, вдруг, в первый раз в жизни, захотелось крепко напиться, до потери памяти, до бесчувствия, до забвения.

Дора не выдержав, вновь всхлипнула.

— Как же я одна-то теперь? Дочь единственная…, вн у чки! Как же так, Тодор? Как же так?! — уткнувшись в ладони, шептала женщина, — Кто за это ответит?

Дора подняла на зятя блестящие от слез глаза и посмотрела в упор. И Тодор опять пожалел, что в ту ночь его не было дома. Тогда, он бы сейчас не стоял перед матерью, не зная, что отвечать на ее вопросы.