Сергей Варлашин - Лууч (СИ)

— А теперь. — Выждал долгую паузу, широко открыв глаза Головус, а потом заорал во все горло и первым рванул вперед. — Бежим!

Меня вообще ни надо упрашивать, ни на что и никогда. Я всегда точно говорю, да или нет. На этот раз это было абсолютное да. Без какой либо доли вероятности моего отказа. Десять из десяти. Я бежал как лань. Головусу и не снилась такая скорость, даже в его самые юные дни жизни. В этом я уверен. Он, конечно, тоже быстро бежал, в этом я не сомневаюсь, хоть и не оглядывался. Спустя десять минут бега, когда я окончательно выдохся, ведь приложил к этому максимум сил, бодрый сайгак по имени Головус, все же меня догнал. На нем не было лица. Мы, задыхаясь, присели на краю крутого обрыва. Далеко внизу располагалась ущелье.

— Все приехали. — Безрадостно сообщил я напарнику.

— Это плотоядное растение, кажется, называется гри, гра, Гримуарея, вроде. Способно преследоваться добычу несколько дней. Нападает в полную силу, когда жертва останавливается и выматывается, обвивает его полностью, душит и одновременно начинает поедать. Долгая и мучительная смерть. Таких, больших, как эта, я в жизни не видел. — Начал с ликбеза отдышавшись, он.

— Вот откуда ноги растут, ну и как это нам сейчас поможет, вот оно, вдалеке, к нам движется, от горизонта до горизонта.

— Боится огня. — Добавил он.

— А у нас еще этой смеси есть хоть сколько нибудь.

— Ни капли, тогда вылил все. Надо бежать дальше. Мы его хорошо разозлили.

— Исчерпывающе, спуститься вниз мы тут не сможем, крыльев нет, возражений, бежать вдоль обрыва, тоже нет. Вдруг где получится спуститься.

И мы побежали, не так быстро, но и не медленно тоже. Вскоре ноги и легкие загудели, первые конечно легкие. Знал бы, что такое предстоит, бегал бы по утрам с ХайСыл каждый день. Зеленое чудовище приближалось. Мы еще пробежали немного, пока не оказались загнанными на небольшом возвышении, выступе у обрыва. Либо верная смерть, либо верная смерть. Выбрали неравный бой с Гримуареей или как ее там. Дождались первых стеблей и ветвей и устроили им садовую стрижку. Я без остановки махал клинками и вращался в смертельном танце, как заправский ассасин, в одной руке меч, в другой нож. Головус ухватисто, с двух рук, орудовал топором. Мы двигались как лезвия газонокосилки, слаженно, быстро, четко, круговыми движениями, срезая любые поползновения зелени, в нашу сторону и не наталкиваясь друг на друга. Лишь грязно зеленый фарш летел во все стороны, в пропасть, под ноги, на одежду.

На нас наступали бесчисленные зеленые волны, одна за другой. Наша жатва приносила лишь лужи травяного сока и кучи крупно, рубленного салата. Гримуарея не заканчивалась, в отличие от нашей выносливости и сил. Иногда в нашу зону личного пространства, она пыталась протянуть свои жадные толстые ветки, но закаленная сталь без сопротивления резала и рубила, все что под нее попадалось. В раже боя, время идет по-другому, не чувствуешь боли, не ведаешь страха, неизвестно точно сколько мы бились наверняка. Вдруг Головус поскользнулся на жиже, растекшейся под ногами, и смачно шлепнулся в нее. Я, едва успевая, ускорил режим рубки и вращения, защищая нас двоих пока он поднимался, как вдруг носа, коснулся запах, нечто среднего между керосином, бензином и ацетоном. Ни с чем не перепутаешь, особенно в такой гнилостно болотной вони, исходящей от поверженной зеленой нечисти. Полыхнуло. Так ярко, что нас даже отбросило немного назад, почти к самому краю обрыва. Пока перед нами столпы пламени полыхали в полную силу, мы героически лежали в жиже поверженного врага. Дабы не обгореть. Залитые лица темно зеленой массой смотрелись не менее брутально, как скажем, если бы это были багровые тона.

Пламя угасло, вместе с воем горевшей твари, растительного происхождения. Тварь отступала. Дым рассеялся, и мы увидели ее уползающей назад в холмы. Только она была не такой грандиозной по размерам как прежде. Уползая, зеленая тварь, весьма сократилась в своих размерах, нынешние ее размеры не превышали и сорока ярдов.

— Выходит, мы почти ее победили. — Сказал я, тихо всматриваясь вдаль.

— Выходит так. — Ответил Головус без сил лежа на спине и смотря в никуда.

— Выходит, что вы мне чуть не истребили редчайшее растение этого вида. У Гримории нет чувства самосохранения. — Повисла в воздухе, чья-то возмущенная и быстрая речь.

Мы одновременно повернули головы на звук. Слева от нас, к нам шел среднего роста человек в длинном, почти до пола темно бирюзовом плаще.

— Точно. — Подтвердил Головус, кладя голову обратно на землю. — Гримория.

Спасшего нас человека, звали Софикес, он оказался фанатичным, в хорошем смысле этого слова ботаником. У него все лицо было как бы вытянутым, но ровным, тело стройным, но тоже имело вытянутую форму. Глаза серые, змеиные, но широко раскрытые и очень добрые. Мелко вьющийся в макароны волос, были тщательно зачесаны назад, но через классический пробор посередине. Длинна волос была неизвестна, так как кончалась у воротника, там они прятались под рубашкой. Он привел нас в свой дом, голодных, уставших, грязных, находился он, где то на середине, как мы узнали в дальнейшем, весьма пологого обрыва. Накормил, предоставил много горячей воды в наше распоряжение, помыться, отстирать от травяного сока одежду. Когда мы вечером в смешных старых пижамах расселись, за столом на ужин, рассказал как важно его исследование по части сохранения и дальнейшего изучения, подобных Гримории растений. Уверял что растение Гримория разумно, и скорее всего, бессмертно, да хранит память неисчислимых тысячелетий. Дал нам выпить какого-то слабо растворенного яда, чтобы нейтрализовать токсины, плавающие в нашей крови, после контакта нашей кожи и слизистых с опасным соком этого разумного растения. Уверил, что если бы мы его победили окончательно, то все равно обязательно умерли бы, через пару дней, от токсического отравления, а через наши тела проросли бы вскоре ростки Гримории, через споры, проникшие в наши тела. Мы его долго слушали, не перебивая, пили простой отвар травы чабрецы, другого успокоительного в нашей ситуации по его словам, лучше не найти, ели его вкусные ватрушки, а когда выпечка на столе закончилась Головус заговорил.

— И чем же полезен этот твой здравомыслящий сорняк?

— Ну, во-первых, оно самое древнее растение, из всех, которые ты, когда либо видел. — Почти без пауз, вдохновлено излагал травник. — Во вторых все растения, согласно моей теории, произошли именно от Гримории и ее предков. А в третьих если я изучу ее до конца, то постигну всю суть растительной формы жизни в принципе.

— В этом то и есть польза от полевой травы? — Усомнился я за компанию с напарником, в его трех доводах.