Елена Ершова - Поцелуй василиска

— Что? Цирк приехал?

Пытаясь вывернуться из туго связавших меня лент, я дергала плечами и извивалась всем телом, производя, должно быть, приятное впечатление для мужских глаз. Зрачки горбуна заблестели, и он ухмыльнулся одним уголком губ, но кнут свистнул снова и перепоясал нахала прямо по горбу.

— Куда пялишься, скотина? — процедил генерал. — Я тебя на кол посажу, собаку! Распоясались, твари! Живей высказал почтение ее сиятельству герцогине Мейердорфской!

Горбун надсадно задышал, кривясь от боли и держась за пострадавшую спину, согнулся в поклоне, промычав что-то невразумительное.

— А теперь пшел вон, свинья! — Генерал пнул горбуна под зад и, сжав мне руку выше локтя своими жесткими пальцами, потащил по аллее.

— Вы так обращаетесь со всеми женщинами? — спросила я, когда горбун с рычащей виверной остались позади.

Каменный двор, почти полностью лишенный растительности, со стенами, увитыми сухим плющом, походил на колодец и навевал жуть.

— Со всеми, — сквозь зубы ответил генерал.

— Почему?

— Слишком много болтают.

— Но вы еще меня не знаете!

— Знаю достаточно, чтобы уже захотеть отрезать ваш язык.

Я вспыхнула, но промолчала. Мы свернули на боковую аллею, и тут я увидела первую статую. Сделанная из грубого ноздреватого камня, она изображала молодую женщину со стертыми чертами лица, ладони крепко прижаты к груди, голова слегка откинута назад, нагое тело до пояса обвил плющ. Я остановилась, холодея от странного предчувствия, и не могла оторвать взгляд. Мне показалось, что выемка в нижней части ее лица раньше была распахнутым в крике ртом.

— Любуетесь? — раздался тихий голос генерала. Он встал рядом, нагнув голову и нервно постукивая по бедру рукоятью хлыста. — Это Жоржетта, моя первая жена.

— А… — только и смогла выдавить я.

Его губы изогнула жуткая усмешка.

— Я еще был молод и неопытен и убивал быстро, слишком быстро. Поначалу это было очень неприятно. Теперь… теперь даже немного скучно.

— За что? — шепотом спросила я.

Жуткая фигура с изъеденными коррозией очертаниями вызывала во мне страх.

— Ни за что, — равнодушно отозвался генерал. — Идемте, фройлен, я устал и хочу принять ванну.

Он потянул меня по аллее, выложенной темной брусчаткой и усаженной шиповником. Через несколько шагов мне попалась вторая фигура — она сохранилась лучше первой и тоже была обнаженной, одной ладонью девушка прикрывалась внизу, вторую тянула к высокой груди, окаменевшие глаза смотрели с тоской, пышный водопад волос катился за спину и тоже окаменел. За второй девушкой стояла третья — в пеньюаре, за ней — четвертая, пятая…

— Эту зовут Агата, — буднично говорил генерал, чеканно отбивая по брусчатке шаг, и его слова были такими же четкими и ледяными. — Бедняжка боялась мышей, но василиск страшнее любого мышонка, не так ли, фройлен? А это маленькая Гретхен, слышали бы вы, как она кричала. — Генерал поморщился и потащил меня быстрее, словно желая поскорее миновать это жуткое место. — Там стоят Катерина и Луиза. Они даже чем-то неуловимо похожи. Обе румяные и живые… были. А вот эта прелестница — Тереза. Видите, как она нахмурена? О, это не девица, а сущее наказание! Дочь громовержца, не иначе! По темпераменту вы с ней похожи, моя дорогая Мэрион. Вот только Тереза бесновалась, лишь оказавшись в моем замке, вы же устроили представление прилюдно, да еще сумели сбежать… — Он покачал головой. — Глупо, моя фройлен. Вернее, уже фрау Кёне-Мейердорф. Вы ведь понимаете, насколько это глупо?

Он не дал мне возможности ответить и махнул рукой при виде пожилого господина в комбинезоне садовника. Мужчина рыхлил землю, очищая ее от сорняков, но часто останавливался и протирал лысину широким клетчатым платком.

— Как дела, Бруно? Все ли готово? — крикнул генерал.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, — дребезжащим голосом проговорил садовник. — Хвораю маленько, ревматизм замучил, едрить его в корень. Но к сроку будет готово. — Он щербато улыбнулся, и морщины лучиками разбежались от его маленьких выцветших глаз. — Прелестница какая, позвольте мне заметить, ваше сиятельство. Будет истинное украшение для вашей коллекции.

— Коллекции? — возмутилась я, но генерал увлек меня дальше, к каменной лестнице, упирающейся в массивные резные двери.

— Вы будете седьмой, моя дорогая жена, — серьезно пояснил генерал. — Бруно готовит место для вас.

Я оглянулась, и садовник снова вытерся платком и помахал рукой. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз, я сглотнула ком и тяжело задышала, страх и гнев разрывали меня на части.

— Зачем вы это делаете? — повторила я, вырывая руку. — Почему убиваете своих жен?

— Думаете, мне нравится делать это, фрау Кёне-Мейердорф? — с неприязнью проговорил генерал.

— А разве нет?

— Отнюдь, — возразил он. — Проклятие тяготеет надо мной с отрочества, я не властен над ним и не в силах ничего изменить.

— Вы могли бы не жениться, пока не проверите свои чувства!

— Это невозможно, дорогая. Я военный, генерал, а на войне промедление подобно смерти.

— Но здесь не война.

— Пока еще нет, пичужка. Пока нет. Но попробуйте дать слабину и увидите, как эти псы вцепятся в ваше горло, под угрозой мой титул и моя должность.

— Неужели титул и должность ценнее чужой жизни?

— Намного. Я родился сыном герцога, но все детство провел на мельнице, потому что моей матерью была дочь мельника. Мне пришлось через многое переступить, чтобы подняться на ту вершину, где я сейчас нахожусь.

Вспомнились слова Жюли о том, что генерал откусил голову старшему брату, и я облизала пересохшие губы, но все-таки не сдавалась.

— Вы могли бы не снимать очки во время брачной ночи.

— Мог бы, но как иначе узнаю, снялось проклятие или нет?

— В таком случае устройте фиктивный брак. Дайте, наконец, девушкам время, чтобы они полюбили вас! Добивайтесь этой любви! Вы…

Он остановился и крепко сжал мои руки, повернувшись лицом и нависнув надо мной, как скала.

— Думаете, я не делал этого? — сдерживая ярость, тихо заговорил он, сверкая золотыми точками в глубине бездонных очков. — Думаете, мы не пытались? Первую жену я задаривал подарками, покупал лучшие драгоценности и платья, носил на руках, закатывал балы, я клялся ей в вечной любви. Искренне и пылко. Но разве она полюбила меня? О, нет! Она любила только мой титул и мои деньги, вернее, деньги моего отца, будь он проклят. — Генерал заскрежетал зубами и сильнее сжал мои запястья. — Она клялась в вечной любви, но не смогла снять проклятия. Потом была Агата, руки которой я добивался не меньше полугода, и она тоже водила меня за нос, распространяя грязные сплетни за моей спиной. Как они все. И Гретхен, и Катерина, и Луиза, и Тереза. И теперь вы, моя дорогая Мэрион.