Питер Бигл - Неведомые поля (сборник)

Где—то недалеко залаяла собака, и Сейри от неожиданности привстала на стуле, а усаживаясь обратно, сказала извиняющимся тоном:

— Не знаю почему, но этот пес меня все время пугает. Вреда от него никакого нет — просто старая овчарка, лающая на луну.

— Он спит весь день, — презрительно пробормотала Морра. — Овцы над ним потешаются.

Шмендрик спросил:

— Кстати, а вы знаете, почему собаки так делают?

Мать с дочерью уставились на него.

— Дело в том, что когда—то луна была частью Земли, — той самой частью, откуда родом все собаки. Но луна хотела свободы, и вот она боролась и боролась, пока однажды ночью не оторвалась от Земли и не уплыла прямо в небо, туда, где она сейчас и находится. Только у собак остались там семьи, их матери и отцы, их дети, их дома и все их закопанные кости, и книги...

Морра хихикнула:

— Только не книги. Собаки не читают книг...

— Конечно не читают; это оттого, что все их книги теперь высоко—высоко в небе. И каждую ночь, когда луна выходит, все собаки на свете видят ее, вспоминают о своих семьях, и оплакивают их. Именно поэтому их лай всегда кажется таким ужасно грустным.

Сейри заново наполнила его чашку из запотевшего кувшина с колодезной водой и сказала:

— По—моему, я никогда раньше не слышала этой истории.

— Там, откуда я родом, она известна очень широко. — Лицо волшебника было совершенно серьезно.

— А это... где именно?

Но он с таким наслаждением смаковал ледяную воду, что как будто не услышал вопроса. Сейри сказала:

— Дочь. Ты же вот—вот заснешь прямо в тарелке. Иди в постель.

Морра не стала протестовать. Кое—как поднимаясь из—за стола, она спросила:

— Можно я возьму с собой мой цветок? Только на сегодняшнюю ночь.

— А я—то думала, это мой цветок, — подразнила ее мама. — Ну ладно, я одолжу его тебе на ночь. — Она встала, быстро, но крепко обняла дочку и мягко подтолкнула ее в сторону лестницы. — Но ты должна понимать, что через день или два он умрет, и расстраиваться из—за этого не стоит. Цветы всегда умирают.

С трудом преодолевая путь на чердак, который она делила с братом, Морра услышала, как Шмендрик ответил:

— Возможно с этим будет иначе.

Она оглянулась через плечо и увидела, как молча удивилась Сейри. Волшебник сказал:

— Как—никак, вырос он не из земли, а из волос девочки — то есть, из ее головы. Цветы, растущие у нас в головах... они живут долго.

Мама Морры ничего не ответила; и молчала до тех пор, пока ее дочка не надела свою ночную рубашку и не забралась под одеяло с синими и зелеными птицами, сотканное Сейри специально для нее. Девочка лежала в кровати, прижимая к щеке хрупкий стебель своего цветка. Через некоторое время в отдалении раздался отчетливо слышный тихий, ровный голос Сейри:

— Кто вы?

Морра заснула, не успев услышать ответ, а потом взошла полная луна, залив своим светом открытое чердачное окно, и девочка проснулась, и смотрела, как та, полыхая, освобождается из объятий ивы, из почти наверняка задетых ею ветвей. Как светлячок в паутине, подумала она и вспомнила историю о женщине, чью одежду ткали пауки. Морра села на кровати, положила локти на подоконник, и увидела, что ее мама и Шмендрик стоят возле старого дерева. Ранние звездочки просыпались одна за другой глубоко—глубоко в небе, а волшебник рассказывал историю.

— Нет, когда—то они были прямые—прямые, словно устремленные в небо. Это непреложный факт — можете спросить у любой ивы, и она подтвердит. Слушайте дальше. У бога дождя была дочь, и однажды она полюбила смертного, — человека — и они сбежали вдвоем, испугавшись гнева ее отца. Дождевому богу никак не удавалось их поймать, потому что они бежали очень быстро, но и влюбленные не могли отыскать пристанища для отдыха, потому что где бы на белом свете они не спрятались, бог дождя всегда бы их нашел. Ведь его боялись все деревья на свете, и никто из них не осмеливался приютить несчастных. Никто, кроме ивы.

Сейри мягко рассмеялась:

— Ну конечно. Кто же кроме ивы.

— Ива сказала молодой паре, что она им глубоко сочувствует, и согласна их спрятать, но, конечно, пользы от ее сочувствия было немного, потому что ее ветви были очень широко расставлены. Ива старалась, старалась изо всех сил — медленно, преодолевая боль, — ох как же ей было больно, — всю ночь напролет...

Как в тот раз, когда мы с Финдросом играли в мяч, и я согнула палец не в ту сторону...

— … и в конце—концов ей удалось опустить все свои ветви вниз, до самой земли, и тогда она спрятала молодых, и бог дождя не сумел их найти. Так они оказались в безопасности.

— Бог дождя должно быть очень разозлился. Боги такие вещи не очень хорошо воспринимают. Насколько мне известно.

— Конечно же он был в ярости! Именно поэтому он велел иве оставаться в таком положении вечно, — с ветвями, поникшими до самой земли, — как предостережение всем прочим деревьям. — Морра услышала, как волшебник усмехнулся какой—то своей мысли. — И бог дождя продолжает насылать постоянные, бесконечные ливни всюду, где бы ни росли ивы. Просто он забыл, что ивам на самом деле нравится дождь — они его очень любят, по правде говоря, — поэтому он своей местью вполне доволен, его дочь с мужем — счастливы, а корни ивовых деревьев глубоко в земле всегда увлажнены и тоже счастливы...

— А у моих детей есть место для проведения чаепитий. Спасибо. — Они вошли в тень, которую отбрасывало дерево в свете луны, и Морра на некоторое время потеряла их из виду, но услышала, когда ее мама снова заговорила: — Мне нравится эта история. Я расскажу ее детям.

Шмендрик ответил что—то, чего Морра не расслышала полностью, но заканчивалась фраза так:

— … грустная история, которую они мне рассказали. Про дракона.

— Про дракона? — Тень Сейри замерла, повернувшись лицом к тени волшебника. — Какого еще дракона?

— Того, который убил их отца. Соболезную.

Под сенью ивы повисла озадаченная пауза.

— Они сказали — дракон?..

Вместе со словами из нее вырвался звук, который мог бы быть смехом, но не был им.

— Он был либо черный, с рогами и шишками по всему телу, либо цвета грозы и с серебристыми глазами. Смотря кого спрашивать. — Голос волшебника был тих, как легкий ночной ветерок в ветвях ивы. — Или все было иначе?

Сейри вздохнула.

— Моего мужа звали Джорис. Он погиб, когда вспахивал луг, и под его ногами неожиданно открылся колодец, куда он и упал. В колодце были камни, об один из них разбилась его голова. — Сейчас в ее голосе действительно слышались смешливые нотки, и Морре это было больно и неприятно. — Вот и вся его смерть, да и жизнь по большей части тоже. Неудивительно, что дети придумали для него такой отважный финал.

Нет. Нет, все было не так. Там был дракон — был! Морра боролась с желанием захлопнуть окно и зажать уши ладонями. Она облокотилась об оконную раму, низко наклонив голову, обхватив себя руками и раскачиваясь взад—вперед.