Anid - Отступники (СИ)

После грязевого месива перед въездом и настила из досок после ворот здесь начиналась брусчатка, а точнее та самая знаменитая рыночная площадь. Десятки сорванцов сидели на границе площади на низеньких табуретах, готовые за полушку медной деньги почистить обувь любому кто этого захочет. А сам рынок, в честь которого и получила свое название площадь жил своей особенной жизнью.

Здесь в каждом закутке, на каждом шагу шла бойкая торговля. Сотни лавок и тысячи уличных лотков. При желании здесь можно было купить все: от многовесельного корабля, что швартовались у пирсов бухты Радости, с целой командой головорезов, до папской буллы «о всепрощении», именовавшийся — «пропуском в рай».

Вскоре одна из кривых улочек вывела его к огромным воротам земляного вала.

Обе широченные створки ворот были распахнуты настежь. Разумеется, сама стена была каменной, но название прижилось с тех самых пор, когда вал был действительно земляной, а набеги диких орд кочевников происходили регулярно по окончании сезона дождей.

Сегодня вторая линия обороны города смотрелась очень эффектно. Белоснежные стены, с высокими башнями-ласточками, где дежурили редкой цепочкой знаменитые стрелки Джар.

Некогда небольшое горное племя постоянно враждовало с Мельном из-за захваченных родовых земель. Теперь, почти все мужчины Джара несли службу стрелками в городе, славясь своей неподкупностью и верностью многолетнего договора о дружбе.

В самих воротах стражи не было. Их не запирали даже ночью. Лишь во время крупных праздников и других значимых событий в широченных проходах появлялись тяжелые копейщики, составляющие основу дружины Мельна.

От ворот вели начало широкие мощеные камнем улицы зажиточных жителей и состоятельных купцов города. Здесь начинался собственно сам Мельн. Самый южный купеческий город из плеяды себе подобных.

Знаменитые наклонные улицы Мельна были воспеты не одним поколением талантливых трубадуров города. Романтика бардов дорого обходилась архитекторам, попробуй-ка выстроить высоченный каменный дом этажей в пять, на наклонной поверхности. Но все трудности меркли, когда заезжие гости восхищенно задирали головы, роняя свои шляпы и раскрывая рот в немом изумлении.

Спустя час неспешной ходьбы вверх Змей уперся в высоченные стены «кормилицы».

Третья, самая старая часть города, была надежна защищена могучими кирпичными стенами. Стена свое название получившая за месторасположение главных продовольственных складов и небольшого горного озера, выручавших жителей во время долгих осад на заре основания.

«Кормилица» только на памяти Змея перестраивалась три раза. Совет купцов денег на собственную безопасность не жалел.

Вход в эту часть города вооруженным наемникам был заказан. Охрану несла здесь «золотая тысяча», набранная исключительно из жителей города, в основном из младших сыновей купцов и состоятельных горожан.

Для особых случаев, существовали личные пропуска, заверенные советом Мельна. Змей таким пропуском обладал. Его допустили, предварительно одарив весьма недружелюбными взглядами. Здесь наемников не любили. Считая их скорее неизбежным злом, чем действительно необходимостью. А за воротами уже виднелись белоснежные стены горного монастыря, куда держал путь наемник.

Первопроходцы и основатели Мельна, отчаянные морские купцы из Серхова выбрали местом первых стоянок высоченные кручи начинавшихся здесь южных отрогов Харальской цепи.

Эта горная гряда стала идеальным местом обитания первых поселенцев Мельна. Горный монастырь, кром, детниц и выход к молу бухты Радости, представлявший собой бесконечный спуск по вырубленным в камне ступеням стали первыми городскими постройками Мельна.

Именно поэтому слово настоятеля монастыря здесь в Мельне, за сотни лиг от центра церковной власти божественного Харага весило поболее, чем булла самого патриарха.

Неоднократно совет купцов поднимал вопрос о знаменитом наемнике по кличке Змей и его бесстыдно вызывающем поведении и пребывании в запретной части города. Но все прения кончались, когда из-за стола поднималась тщедушная телом, но ни как не духом фигура настоятеля монастыря и кротко, ласковым взглядом обводила спорящих.

Что связывало настоятеля влиятельного монастыря, где держали свои сбережения не одно почтенное семейство Мельна и безжалостного убийцу с ликом агнца божьего не знал никто.

У Змея спросить просто боялись. У настоятеля спрашивать было еще более опасным, так недолго было очутиться в страшных пыточных подвалах монастыря по обвинению в мерзкой ереси.

Два брата-монаха в полном боевом облачении, прогуливавшиеся перед воротами, приветливо поздоровались с наемником. Здесь был его дом.

За калиткой все так же в доспехах несли дозор еще трое монахов. Лучники на смотровых вышках бдительно осматривали окрестности и дело свое знали, раз с горки кубарем несся монашек, явно направляясь к Евлампию.

Здесь в монастыре все называли его давно забытым именем. Это было одно из небольших условий настоятеля в обмен на кров и покровительство.

— Здравствуй Мнишек. — Наемник без труда вспомнил имя молодого монашка.

— Мой господин, — Мнишек торопливо поклонился и выпалил, — Отец настоятель просил вас зайти в карцер. Брат Антоний увлекся сегодня в поединке с братом Вилером и сломал тому руку.

— Ну и что? — Евлампий, занятый мыслями о предстоящим контракте, сразу не оценил произнесенные имена.

— Брат Вилер, племянник самого Доэрта Башара. Тот самым непутевый сын родной сестры, что покончила жизнь самоубийством из-за калийского посла…..

— Я понял. — Евлампий развернулся и направился в сторону тюремных камер, успев только спросить: «Отец настоятель?»

— Там же, ожидают вас…

Поразительна сила сплетни. Никчемная история о мимолетном увлечении еще до войны калийского посла и сестры первого купца Мельна выросла до статуса городской легенды. Вызывая тошнотливый вой кумушек и обильные слезы над трагической судьбой двух влюбленных.

Молодой посол погиб во время народного волнения, когда обезумевшая толпа узнав об объявлении войны Калиий против союза торговых городов, разгромила все лавки калийцев. Буквально разорвав на куски каждого, кто хоть каким боком имел отношение к Калии.

Его мимолетная любовница, встречались они два или три раза, покончила жизнь самоубийством три года спустя в самый разгар войны, узнав о своем полном разорении. Она активно играла на спекуляциях с зерном, вложив в дело половину состояния Башаров.

Совет ста купцов разом приостановил все махинации с продовольственными запасами, просто конфисковав в интересах города и союза все частные резервы зерна.