Anid - Отступники (СИ)

— Для вас да, но не для меня!

— И чего же вы хотите?

— Минимального равноправия. Если нельзя возразить, то хотя бы подискутировать…

— Я такие вещи не решаю. И думаю, что наше сотрудничество закончилось. — Посредник демонстративно изобразил выстрел из пистолета и вдруг с болезненным стоном сполз с дивана на пол. А в его голове появилось дополнительное отверстие, очень маленькое и аккуратное.

Сразу за этим скрипнула дверь кабинки, и в комнатку просочился неприметный человек в поношенном пиджаке, с плащом наперевес на правой руке. Под плащом угадывались очертания смертоносного «милсона».

Молча, не отводя правую руку с траектории выстрела, он протянул обер-прокурору горошину галактической дальнесвязи.

Немного нервничая и не сводя глаз с незнакомца Шербайоглы активировал входящий вызов.

— Здравствуйте Алмаз. Вы узнали меня?

— Узнал. — Обер-прокурор едва не икнул.

— Я принял решение сделать наше сотрудничество взаимовыгодным. Теперь о случившимся знаете только вы и я.

— Я ценю такое внимание…

— Верю. И в качестве жеста доброй воли сообщаю, ваша пассия ждет вас на той же квартире, где вы были арестованы. Впредь постарайтесь не попадаться. Удачи вам.

— До свидания. — Смог только выдохнуть Шербайоглы…

Безудержное веселие, охватившее славный город Хараг, после снятие осады длилось уже второй день. Во всех соборах, храмах, монастырях и церквях шли торжественные службы. Толпы возбужденных горожан бесцельно слонялись по городу от одной площади к другой. На улицах и скверах, везде, где располагались трактиры и харчевни были выкатаны бочки с вином и установлены огромные столы, где бесплатно разливали вино и раздавали мясную наваристую похлебку, хлеб и сыр.

В этой атмосфере практически вакханалии празднества совсем была не видна тайная, иная подоплека снятия осады. Конклав высших иерархов церкви спешно готовился к переезду.

Озабоченные протоиреи и епископы были в настоящем смятении. Они спешно организовывали погрузку своих личных вещей, стремясь поскорее убраться из города. Бросались на произвол судьбы целые особняки и масса так дорогих сердцу церковников вещей. Ведь мореходы, пользуясь нездоровым ажиотажем, ломили за перевозку несусветные цены.

Но выбирать особо не приходилось. Имперские войска, отступившие от Харага, никуда не делись, а тяжело больной патриарх был явно не в состоянии вести переговоры о мире с позиции силы, или хотя бы на равных с агрессивной и жадной аристократией империи.

Относительный порядок в городе поддерживали спаянные железной дисциплиной и предвкушением скорой выплатой жалования отряды наемников. На всех въездных воротах стояли их усиленные караулы, оставив немногочисленной папской страже порт и охрану центра города. Впрочем, сейчас знаменитые папские сотни превратились в подобие вольных отрядов, значительно укрупнившись, за счет тех же наемников. Кроме этого в городе начинала лютовать тайная канцелярия. Ее верные слуги, словно лукавые смиренники, наверстывали упущенное, стремясь выслужиться за многочисленные провалы в своей работе.

Эрг Лаецки, военный советник, а по существу главнокомандующий, возглавлявший все последние месяцы оборону вечного города, сдал целиком все дела одному из папских генералов и был готов отправиться немедленно к себе в Мельн. Ему до смерти надоели чванливые святоши ни черта не понимающие в военном искусстве. Быстроходная галера, принадлежащая его дому, стояла у пирса, готовая сорваться в любой момент.

Единственное, что его останавливало, так это отсутствие вестей о Евлампие. Слухов о делах святого отца Евлампия ходило множество. Но вот его самого не было. Обеспокоенный Мур Дронг отрядил целый отряд отборных головорезов, готовых выдвинуться в любой момент на выручку ставшего знаменитым наемника.

И только на третий день один из ближних доверенных побратимов принес печальную весть. Евлампий нашелся. Тяжело раненый, он был доставлен на телеге в Хараг своими фанатичными сторонниками.

Эрг Лаецки тут же распорядился отправить две десятка ветеранов сопроводить раненного друга к себе в особняк, заодно вызвав сюда лучших костоправов, которых смогут найти.

Но так просто дело не обошлось. Из недр стремительно пустеющего папского престола возник указ об аресте еретика, смутьяна и лжесвятого отца Евлампия.

Точнее приказ был состряпан давно и только сейчас ему дали ход. Арестовывать наемника была отряжена целая сотня папской стражи, подчинявшаяся напрямую главе тайной канцелярии.

Для церковных иерархов, ни на секунду не забывающих о своем благополучии было очень важно не допустить появления столь авторитетного и удачливого монаха в Хараге.

Двадцать наемников против почти двенадцати десятков стражи. Исход схватки был предрешен, если бы не два но. Первыми в толкотню у телеги с раненым наемником вмешались сторонники святого отца Евлампия. Их было не так что бы много, но они по решимости и отваге с лихвой компенсировали свою малочисленность. А чуть позже к месту конфликта подоспели абордажники Мур Дронга. Опытные рубаки не стали вступать в долгие переговоры. Они схватились за сабли. И устрашенные папские вояки предпочли не искушать судьбу и отступить.

Это происшествие значительно ускорило сборы. Еще до заката три галеры дружно вспороли веслами морскую гладь, увозя пребывающего в бессознательном состоянии Евлампия в Мельн. Мур Дронг вынужденный остаться здесь до окончания эвакуации отправил с галерой из дома Лаецкий еще две своих, так сказать во избежание и на всякий случай…

Грохот заходящего на посадку грузового челнока на мгновение заглушил разъяренные вопли одного из ученых. Ричард Ли не собирался церемониться с этими сумасшедшими гениями от науки. И отрядил на переговоры своего помощника вспыльчивого как спичка Занга, отличного бойца-тактика, но начисто лишенного дипломатического такта и этикета.

Перемены, произошедшие в его судьбе за каких-то три месяца, буквально поражали. Выдернутый из самой страшно федеральной тюрьмы, и спешно помещенный в закрытый военно-научный центр по коррекции и анализу физиологии человека, Ричард Ли всего за месяц стал обладателем совершеннейшего тела, превращенного хирургами центра в сокрушительную боевую машину.

Отставной полицейский прекрасно понимал — ему дали призрачный шанс. Где вероятность стать прахом или заново загреметь за решетку максимальны. А стать вновь полностью свободным и независимым равны, в сущности, нулю, если не считать статистическую погрешность. Но это было все равно значительно лучше, чем заживо гнить в тюрьме.