Ольга Михайлова - Возмездие

Возвращаясь вечером домой мимо палаццо Пикколомини, свернув к епископскому дворцу, монах вдруг с изумлением увидел, как с его чёрного хода выскочила разряженная в алое платье девица явно лёгкого поведения. Она была сильно пьяна и пошатывалась, завидя же ночной патруль, сделала непристойный жест рукой, когда же солдаты со свистом погнались за ней, с невиданной скоростью дала стрекоча, исчезнув в паутине узких улочек Гусиной контрады.

Монах поёжился и поспешил домой.

Вернувшись к монне Анне, Альбино узнал, что Франческо всё ещё в загуле, однако незадолго до полуночи шельмец заявился под родной кров. Так как он оказался трезвым и пришёл в новом дорогом костюме, обошлось без громкого скандала. Мессир Фантони сообщил матери, что завтра направляется на службу в храм, а потом поедет с друзьями в Ашано. Та поморщилась, но тут Альбино сказал, что тоже приглашён на празднество в Ашано мессиром Элиджео, и монна Фантони удовлетворённо кивнула. Друг её сынка Джильберто нравился ей день ото дня всё больше. Что за кротость, вежливость, какой тихий и спокойный нрав! Просто ангел во плоти!

Не то, что её шалопай и лоботряс Франчо!

Вознесение, как водится, было отмечено всенощным богослужением, благословением бобов и винограда во время мессы, тушением пасхальной свечи, и статуя Христа под ангельские песнопения была поднята до самого потолка храма. Торжественными процессиями горожане завершили празднество, пополаны и бюргеры разбрелись кто — на ярмарку, кто — на палио, а знать у палаццо Петруччи, в числе около сорока человек, направилась в пригород, на виллу мессира Лучано Палески. Здесь было немало разряженных в лучшие платья женщин, молодые мужчины красовались в роскошных костюмах и гарцевали перед дамами на украшенных погремушками и султанами лошадях, на подводах же ехали отцы семейств и женщины с детьми, и на одной из подвод, влекомых быками, Альбино заметил Камилло Тонди. Он, к его удивлению, держал на руках кота Бочонка. Возле него было свободное местечко, которое Альбино и поспешил занять.

Из разговоров и шепотков в дороге он заключил, что приглашение знати во главе с Петруччи на виллу Палески было попыткой последнего угодить капитану народа. В последнее время Глава гарнизона мессир Марескотти заметно усилил своё влияние, и дом Палески боялся, что их и вовсе оттеснят. И потому хозяин, мессир Лучано, не поскупился: на вилле гостей ждали изысканные деликатесы, сорок видов колбас и сыров, ягнёнок, зажаренный с потрохами, зелёная лазанья, сладкие лепёшки, казатьелло, пастьера и коломба, планировались конные состязания, на вечер были приглашены венецианские актёры, сооружена сцена, и — об этом говорили с живым восторгом — готовился фейерверк.

Альбино заприметил Франческо Фантони, тот гарцевал на мощном миланском жеребце, мелькал то среди дам у подвод, то среди молодых людей, и где бы он ни появлялся, звенел смех или раздавались крики возмущения. За спиной у него опять была гитара, упакованная в удивительной работы кожаный чехол: фигурные швы выворачивались наружу, там, где гриф переходил в корпус, проступало тиснение с изображением дракона.

Понаблюдав за ним несколько минут, Альбино отметил, что Франческо лукавил, когда говорил, что девицы считают его имя непристойным. На самом деле молодые синьорины на него очень даже поглядывали, и даже дочь мессира Палески, красотка Лаура, смеясь, кинула в него цветком, правда, обозвав шалопутом. Среди мужчин же почитателей Франческо подлинно не было. Из пояснений Тонди Альбино понял, что иные ненавидели его за оказываемое ему женщинами предпочтение, другие считали вертопрахом, фитюлькой и неженкой, третьи — трусливым ничтожеством, заискивающим у богатеев.

Последнее точно проступало. По приезде в Ашано Франческо крутился среди самых именитых граждан, явно заискивал перед Петруччи, Палески и Марескотти, а особо — перед советником Петруччи Антонио да Венафро, стремясь развеселить его. Сам Венафро, бледный благообразный человек с бесовски умными глазами, хоть и смеялся над анекдотами Фантони, всё же откровенно заметил Франческо, что с его дарованиями он мог бы продвинуться и преуспеть на более почётном поприще, чем пение шутовских куплетов.

— Что? — изумился Фантони, и брови его взлетели на середину лба. — С дарованиями и вдруг продвинуться? Вы смеётесь, мессир Венафро? Людей с дарованиями принято попросту вешать, чтобы они своей одарённостью не подчёркивали ничтожество остальных.

— Вы считаете меня бездарем, раз я ещё не повешен? — с тонкой улыбкой осведомился мессир Венафро.

— Отнюдь нет, мессир Антонио, просто у вас хватает ума скрывать свой ум, но подобным свойством наделены не все одарённые, — с мягкой льстивостью проронил в ответ Франческо.

— Вам-то что мешает делом заняться, Фантони? Как вы с вашим умом допускаете, чтобы у вас была столь дурная репутация?

— Всему виной моя несчастливая звезда, озарившая мрачным светом час моего рождения, мессир Венафро, мне просто не везёт, — кокетливо пояснил Франческо. Он лёгкой рукой расстегнул крепления на чехле гитары и, вынув инструмент, ударил по струнам и запел.

Мессир Венафро покачал головой, но было заметно, что кривляющийся гаер ему, в общем-то, по душе. Марескотти тоже поглядывал на Франческо вполне дружелюбно. Однако этого нельзя было сказать о людях его охраны. Паоло Сильвестри, рослый молодой человек с чуть раскосыми глазами, и Карло Донати, невысокий, тяжёлого сложения юноша с короткой бычьей шеей и круглым лицом, в выражении которого тоже проступало что-то бычье, упрямое и твердолобое, даже не скрывали своей ненависти к Фантони.

— Эй, клоун, а ты участвуешь в венецианском представлении? В какой маске? Смеральдины? — глумился Донати. — Тебе бы только танцевать на канате, паяц! Или, может, решишься скрестить со мной шпагу? — злорадно потешался он.

— Какое там, он и не носит рапиру из опасения увидеть сзади её тень! — поддакнул Сильвестри. — Гитарист!

Фантони не успел ответить, как вдруг из-за стены виллы показался всадник на чёрной арабской лошади, державшийся в седле так, точно в нём родился. Он подъехал к гостям и легко соскочил вниз. Эта лёгкость удивила Альбино: лет новому гостю было далеко за тридцать, и невольно останавливали взгляд тяжёлые геракловы плечи и мощь кулаков. Лицо же лихого наездника, когда он снял и прикрепил к седлу шляпу, и вовсе поразило Альбино. Он ожидал, что оно будет под стать сложению, точно вырубленным топором, но лик приезжего нёс печать тонкого ума, хоть в застывших глазах с грузными веками мелькало что-то безжалостно-палаческое и бесчувственное. Альбино успел подумать, что не хотел бы встретиться с таким человеком в тёмной подворотне, и тут хозяин праздника распахнул ему объятия.