Андрей Мартьянов - Тень Императора

Афарга покосилась в сторону предводительницы гушкаваров и, к собственному удивлению, не ощутила ни злобы, ни зависти. Терзавшая её ревность утихла, как только она поняла, что у Эвриха с Ильяс нет будущего. Самой большой страстью матери Ульчи была власть. Жажда власти слепила её так же, как иных - блеск золота. Получив известие о том, что Глядящий-внутрь-себя схвачен приспешниками Амаши - кто-то из предсказателей все же узнал беседовавшего с ним арранта и донес об этом, - Аль-Чориль все же повела своих людей на улицу Оракулов, хотя и подозревала об устроенной там засаде. Она могла бы послать к Мутамак кого-нибудь из своих людей и заполучить Ульчи без шума и кровопролития, но предпочла рискнуть собой и пожертвовать своими людьми, дабы придать достоверность слухам о том, что поиски законного претендента на трон увенчались наконец успехом. Любила Аль-Чориль Эвриха или нет, но она и его, не задумываясь, принесла бы в жертву, если бы это помогло ей посадить своего сына на императорский престол. Трудно поверить, что, обретя столь желанную ей власть, она изменится к лучшему и осчастливит своим правлением обитателей империи....

- Скажи-ка, а почему все же ты вывела нас на Мутамак, а не на Ульчи? - прервал размышления Афарги Пахитак.

- Я предположила, что следы, оставленные на коралловой бусине зрелым человеком, окажутся заметнее следов младенца, и так оно и оказалось, - ответила девушка. - Отыскать след новорожденного почти невозможно, и, вероятно, поэтому колдуны, призванные Амашей, не сумели найти Ульчи, несмотря на все старания.

- Ишь ты! - восхитился Пахитак. - А ведь и в самом деле похоже на правду!

- ...мне очень жаль. Они удивительные создания! Вы слышали историю о том, как слон, за которым гнались охотники, поливал себя извлеченной из желудка водой? Он сунул хобот глубоко в глотку и обливал плечи и затылок, чтобы охладиться, - различила в царящем вокруг шуме Афарга голос Эвриха.

- Да-да, я тоже слыхал о слоненке, стоявшем целый день на солнцепеке рядом с погибшей от жажды матерью. Он добывал воду из своего желудка и обливался ею, - поддакнул арранту кто-то из гушкаваров.

- Прекратите, братцы! Неужто больше поговорить не о чем? - вмешался Кужаул. - Пусть лучше Эврих споет. Не зря же Тартунг дибулу приволок!

- Зря. Нет у меня нынче желания петь.

- Вай-ваг! Такое событие, вон даже Аль-Чориль с Тарагатой запели, а ты не хочешь!

- Не хочу. Спойте лучше что-нибудь сами. А я вам подыграю.

Аррант и в самом деле выглядел усталым и замученным. Афаргу так и подмывало крикнуть гушкаварам, чтобы они оставили его в покое, ведь он целый день ходил по их укрывищам и возился с ранеными, но после того как она так оплошала на Меловой улице, невместно ей было повышать голос.

- Спой для меня, не ломайся! - поддержала соратников из дальнего конца зала Аль-Чориль. Не попросила - потребовала, и Афарга с болью заметила, как вздрогнул Эврих, растерянно потер пальцами шрам на левой щеке.

Приняв из рук Тартунга дибулу, покрутил в руках, словно забыв, как надобно с ней обращаться, потом все же пристроил на коленях, коснулся жалобно отозвавшихся струн.

В зале опять зашумели, разбирая принесенные с поварни пышущие жаром лепешки, миски с дымящейся рыбой, калебасы с пальмовым вином и кувшины с рисовой водкой.

- Ну давай, любовное или героическое, - нетерпеливо подсказал Яргай.

Эврих вздохнул, уставившись в закрытое ставнем окно, пробежался пальцами по струнам и запел:

- Опомнись! Что за похоронные настроения? Ничего себе обрадовал! Таким вытьем ты нам все пиршество испортишь! - негодующе завопили гушкавары. Аль-Чориль нахмурилась, закусила нижнюю губу, и Афарга подумала, что если бы соратники её не были пьяны и слишком заняты сами собой, то сообразили бы, что Эврих точно исполнил пожелание их предводительницы. Стало быть, не зря Тартунг ходил нынче на встречу с Иммамалом - отъезд из Мавуно дело решенное. Вот только захочет ли Аль-Чориль отпустить Эвриха?..

- А повеселее у тебя в запасе ничего нет? - продолжали наседать гушкавары на арранта.

Обычно он охотно шел навстречу их просьбам, но на сей раз у него явно не было настроения веселиться. Звуки, извлекаемые Эврихом из старенькой дибулы, навевали печаль, и он, кажется, вовсе не собирался с ней бороться.

- Если хотите, я попробую спеть "Хвалу снам", сложенную вашим соотечественником - славным Мишгушем. Ничего веселее в голову что-то не приходит, - предложил аррант и, не дожидаясь одобрения гушкаваров, негромко запел:

Упоительны мгновенья, когда явь сменяет сон.

- Во! Это по-нашему! Давай про милого друга! - одобрительно выкрикнул кто-то из дальнего угла трактира. Кто-то пьяно расхохотался. Афарга зажмурилась, ощутив привычную тяжесть и жжение в груди. О, Алая Мать, ну зачем он поет этим людям? Ну почему, почему у этого арранта, владеющего самым ненужным и бесценным, быть может, самым бесценным на земле сокровищем - нежным и любящим сердцем, нет в нем места для нее?

"И все-таки он будет моим! Я напрошусь, увяжусь за ним, умолю взять с собой хоть в Саккарем, хоть в Аррантиаду, хоть на Сегванские острова! И никуда он от меня не денется! - поклялась сама себе Афарга. - Если ему нравятся разбойницы - стану разбойницей. Если ему нужны помощницы-врачеватели - стану врачевателем. А если не получится влюбить его в себя, соблазнить, заставить думать только обо мне обычным способом - зачарую. Заворожу, заколдую, но он будет моим! Все равно не жить мне без него!"