Андрей Мартьянов - Тень Императора

- Ну хватит! Довольно! Отпусти меня! - чужим, охрипшим голосом потребовала Ильяс, отпихивая от себя Эвриха и чувствуя: ещё чуть-чуть, и она отдастся ему полностью и без остатка. Еще днем она и помыслить об этом не могла, а ныне... О, как она хотела его! Но стоит поддаться этому чувству, уступить внезапной слабости, и, забыв гордость и напускную неприступность, она готова будет предлагать себя, навязывать проклятому арранту, зависеть от которого ни в коем случае не должна! Он явно имеет на неё какие-то виды, этот хитрый сердцеед и соблазнитель, но она не уступит, не даст скрутить себя недугу, именуемому лживыми, сладкоголосыми поэтами и чохышами любовью!

Отступив на шаг, Эврих смотрел на Ильяс с сожалением и любопытством. Похоже, он догадывался о том, что творится в её душе, и понимание это, сострадание, на которое тот не имел никакого права, окончательно доконали предводительницу гушкаваров.

- Уходи! Уходи отсюда немедленно! - с визгливыми, несвойственными ей нотками в голосе выкрикнула Ильяс. - Видеть тебя не могу! Прочь с глаз моих, ты... Ты!.. - Молодая женщина задохнулась, не зная, как обозвать, в чем обвинить арранта, сделавшего именно то, о чем она, сама о том не подозревая, мечтала.

- Не думаю, что ты сама веришь тому, что говоришь, - мягко промолвил Эврих. - Но коль скоро ты требуешь, чтобы я ушел, изволь.

- Уходи! И если тебе так уж надо, ступай хоть в "Мраморное логово"! Я отменю приказ, тебя выпустят! - крикнула ему вслед Ильяс, ненавидя Эвриха как за мучительно-сладостные поцелуи, так и за то, что он послушно уходит, оставляя её одну.

- О, Нгура, защити меня от невыносимого арранта и от себя самой! - взмолилась она, опускаясь на колени и устремляя взор к ярко сиявшему диску луны. - Зачем мне это? К чему? Да ещё так не вовремя!..

С ужасом, стыдом и досадой она чувствовала, как тело её ломит от неудовлетворенного желания. Груди налились и набухли в ожидании ласковых прикосновений Эвриха. Закрыв глаза, она ощутила, как сначала пальцы его, а затем губы прижимаются к тугим соскам, как предательски подрагивает живот и жар и слабость волнами разливаются по телу. Как же она допустила, чтобы чувства её вырвались наружу, как позволила себе сорваться? Что же это за напасть такая, за какие грехи свела её судьба с невозможным, неотразимым, душу ей выворачивающим наизнанку аррантом?..

Не скоро и с великим трудом обрела Ильяс надлежащее спокойствие и подивилась, что мир вокруг ничуть не изменился. Призрачные блики по-прежнему вспыхивали на гребнях бьющихся о пирсы волн. Воды Гвадиары походили на поток густой черной смолы, в приречных кварталах не было видно ни огонька, зато башни и купола императорского дворца сияли так, будто выкованы из чистого серебра. И где-то в глубине этого дивного, словно светящегося изнутри здания скрывался Кешо, о мести которому она думала денно и нощно, позволив себе забыть лишь на несколько мгновений, нежданно-негаданно оказавшись в объятиях Эвриха.

Сняв с огня котелок, Афарга разлила кипящую воду по горшочкам, в которых лежали корешки, листья и целебные травы. Вновь наполнила котелок водой, бросила туда заранее отмеренную порцию корней семицветника и соцветий овечьих копыток, подвесила над очагом и, сев за низкий столик, продолжила измельчать оставленные ей Эврихом семена, кору и пальмовую смолку.

Девушке нравилось приготовлять лекарственные смеси и составы - большинство составляющих приятно пахло, радостно было видеть, что они приносят облегчение недужным, к тому же Эврих не только подробно объяснял ей действие отваров и настоев, но и позволял читать любые заинтересовавшие её манускрипты. Пока он не поручал ей ничего сложного, поскольку самая простая мазь для ожогов состояла из восемнадцати компонентов, взятых в строго определенных пропорциях, и изготовление её требовало определенных навыков. Афарга занималась в основном подготовкой нужных составляющих, хотя и не сомневалась, что справилась бы и с более трудными заданиями, которые аррант оставлял Тартунгу, приобретшему уже некоторый опыт, помогая ему в изготовлении всевозможных порошков, мазей и микстур.

Она, впрочем, и не рвалась особенно к постижению лекарского искусства. Оказавшись снова в Мванааке, девушка все чаще стала вспоминать жизнь у Калиуба, и ею все больше овладевало желание восстановить свои колдовские способности. Ночами ей снилось, что она вновь обретает дар зажигать воду, вызывать ветер, управлять полетом птиц, зазывать рыбу в сети. Но чем упоительнее были сны, тем горшее разочарование испытывала она при пробуждении. Афарга готова была грызть себе локти от бессильной ярости и ненависти к колдуну, лишившему её наследства одиннадцати поколений Тех-Кто-Разговаривает-с-Богами. Причем теперь ей начало казаться, что Калиуб не отнял у неё дар, не истратил его - он попросту не успел этого сделать, - а только каким-то образом пригасил. Если это так, то, вероятно, от неё одной зависело, сумеет ли она вернуть его или же навсегда уподобится птице с подрезанными крыльями. Попав в рабство к Гитаго, а потом к ранталукам, она словно погрузилась в спячку и не задумывалась о будущем, теперь же мысль о возвращении дара преследовала её постоянно. Обрести его значило прозреть, вновь почувствовать себя человеком, вернуться к полноценной жизни и, быть может, заполучить Эвриха, продолжавшего относиться к ней как к несчастному, изобиженному ребенку. Несмотря на все её старания привлечь внимание арранта, тот не мог разглядеть в ней женщину, и порой это доводило Афаргу до исступления. Ей хотелось вцепиться ему ногтями в лицо, перебить посуду, изорвать ширмы и циновки, изломать окружающие предметы...

В какой-то момент в душе у неё забрезжила надежда на то, что Эврих сумеет помочь ей обрести утраченный дар, ведь обладал же он способностями, напоминавшими чародейские. Пересилив себя, Афарга обратилась к нему за помощью, но, увы, в этом случае аррант оказался бессилен. Да, он ощущал в ней присутствие некой силы, однако ни понять её, ни тем более высвободить из-под спуда не мог. Взамен этого он предложил ей, последовав примеру Тартунга, попробовать научиться пользоваться теми скрытыми силами души и тела, которые помогали ему творить маленькие чудеса при излечении страждущих, восполняя недостаток опыта, знаний и умения.

Предложение показалось ей поначалу заманчивым, особенно когда она увидела, как Тартунг усилием мысли гасит или зажигает свечу; наложением рук останавливает кровь или же приводит человека в сознание. Афарга принялась тренироваться, лелея тайную надежду, что Эвриховы уроки помогут ей пробудить её собственный дар, но и тут её постигло разочарование. Привести человека в чувство она сумела без труда - для этого надобно было только потереть определенную точку между большим и указательным пальцем пострадавшего, но это мог сделать любой человек. Остановить же кровь, погасить свечу, разжечь огонь в жаровне или очаге, снять собственную или чужую боль ей не удалось ни разу. В то же время она отчетливо ощущала, как клокочет в ней сила, стремясь выплеснуться наружу, сжигая изнутри, доводя до умопомрачения. Но выпустить её, а тем паче управлять ею девушка была не в состоянии. Тяжесть и боль в груди, где плавал раскаленный шар - сгусток боли, надежды, отчаяния и желания, - становились с каждым днем все невыносимее. Гушкавары начали сторониться её, и даже Тартунг перестал заигрывать с ней и уже не пытался вернуть прежнее расположение.