Андрей Мартьянов - Тень Императора

- Скажи, любезный, почему, обладая таким количеством могущественных амулетов, ты до сих пор не стал мужем какой-нибудь богатой форани или купчихи? - обратилась Ильяс к длиннолицему торговцу, взиравшему на царящую вокруг суету с усталым равнодушием много повидавшего и во многом разочаровавшегося человека.

- Едят ли мясо дети мясника? Ходит ли торговец тканями в шитой золотом парче? Я продаю то, чем не владею, то, что доверяют мне продавать жрецы и угодные Богам чохыши.

- Сколько стоит этот птицеголовый? А счастливая обезьянка?.. - спросил Эврих, видя, что Ильяс собирается задать торговцу ещё не один каверзный вопрос. - Вай-ваг! Они что, золотые? Сколько же ты просишь за эти вот кожаные мешочки?

- Сколько дашь, - неожиданно ответил длиннолицый и слабо усмехнулся, заметив изумление на лице покупателя.

- А какова цена? - переспросил Эврих, подозревая, что неправильно понял ответ торговца.

- Определенной цены нет. Чем больше заплачено за амулет, тем дольше и лучше он служит. Все в твоих руках, почтеннейший.

- Ловко! - восхитилась Ильяс. - Прежде я с таким не сталкивалась. - Так ты что же, готов уступить такой вот амулет за пару чогов?

- Почему нет? Бери. Но в таком случае тебе лучше бросить свои медяки в миску нищего. Для тебя пользы будет столько же, а он сумеет пообедать. Скупость при подобной сделке равна мотовству.

- Твоя правда, за пару чогов счастья не купить, - согласилась Ильяс, отходя от навеса и чуть слышно, так, что её не услышал даже Эврих, добавила: - Беда в том, что его не купишь и за цванги.

Раньше ей нравилась молитва, начинавшаяся словами: "О, Тахмаанг, пошли мне достойных врагов и красивую распрю!" Но чем старше она становилась, тем ясней понимала, что отомстить недругу - значит всего лишь отдать долг, а отдача долга, пусть даже самого большого и важного, едва ли может быть целью жизни. Будет ли она счастлива, отыскав Ульчи и посадив его на трон свергнутого и обезглавленного Кешо? Прежде она не задумывалась над этим, однако Эврих любил заглянуть вперед и, наверное, был по-своему прав, вопреки утверждению, что не надобно ставить арбу впереди лошади. Ах, если бы он согласился принять участие в мятеже! Он был бы подходящим наставником для её сына...

- Ильяс... - Тревога, прозвучавшая в голосе ар-ранта, заставила её напрячься и быстро оглянуться по сторонам. - Аджам! В двадцати шагах справа. А с ним трое конников...

- Вижу, не слепая! Сворачиваем за пестрой палаткой. Только не вздумай бежать!

- Куда тут убежишь? - проворчал Эврих, прикидывая, что ежели Газахларов телохранитель их узнал, то до Скобяной улицы им никак не добраться. Стоит ему только крикнуть...

- Козлятина с рисом! Медовые лепешки! Теплые лепешки и лучшее пальмовое вино! - завопил стоящий у пестрой палатки зазывала, и Эврих понял, что уж теперь-то привлеченный пронзительными криками Аджам наверняка их узнает. Он с Хамданом уже видел когда-то, как аррант красил волосы и лицо, и халат ремесленника не введет его в заблуждение. Если бы проходы между торговыми рядами не заполняли покупатели и зеваки, у них бы ещё был шанс...

- Финики сладкие, ароматные! Барашек жареный, нежный, сочный, к нему соус луковый и чесночный!

Каждое мгновение Эврих ожидал криков "Держи! Хватай! По приказу императора!". На плечи навалился страшный груз отчаяния. Как мог он поступить так опрометчиво? Зачем взял с собой Ильяс? Почему отказался от кванге, которое Тартунг уговаривал его взять с собой?..

Он заставил себя не пригибаться, не ускорять шага, памятуя, что, когда человек ведет себя осторожно, это обязательно замечают, а заметив, поднимают тревогу. Если же он ведет себя уверенно, не привлекая к себе внимания, о нем тотчас же забывают. Забудут и его, если только Аджам не кинется ему вдогон с криком "Держи! Хватай!".

- Все в порядке, он не узнал ни тебя, ни меня, - тихо сказала Ильяс, не замедляя шага. - Не иначе как Мбо Мбелек надоумил их шататься по базару, на котором нам вовсе незачем было появляться.

- Он узнал меня. Узнал и отвернулся, - ответил Эврих, все ещё не в силах осознать, что опасность миновала.

- Если уж он узнал тебя, так, верно, догадался и о том, кто я такая, - сухо промолвила Ильяс. - Или ты хочешь сказать, что он сознательно отказался от награды в пятьсот цвангов?

Эврих промолчал. Он не желал разговаривать на эту тему, пока они не достигнут Скобяной улицы и не свернут в один из ведущих к Гвадиаре переулков, сеть которых была столь запутана, что конные дозоры даже не пытались в них соваться. Более того, он вообще не желал говорить об этом, поскольку был уверен, что Аджам узнал его. Что же касается причин, по которым телохранитель Газахлара не выдал и не стал преследовать старого знакомца, то их могло быть по меньшей мере две. Добрые чувства к заморскому лекарю, превысившие желание получить вознаграждение, и прямое распоряжение Газахлара не ловить и не узнавать Ильяс. Что бы там ни говорила Аль-Чориль, она все же была дочерью своего отца, а Ульчи - её сыном, и хитрый оксар, вероятно, ни на мгновение не забывал этого. И, очень может статься, рассчитывал извлечь из родства с Ильяс немалую выгоду, ежели Белгони будет по-прежнему благоволить к ней...

Говорить спутнице о своих подозрениях аррант, конечно же, не стал. Напротив, оказавшись на Скобяной улице, он закружил её в незатейливом, сумасбродном танце и увлек в ближайший трактир. После пережитого страха ему хотелось есть. И пить. Пусть дураки хвастаются своим бесстрашием, а он, почувствовав приближение раскаленных щипцов палача, даже не пытался скрыть радости по поводу того, что нынче ему удалось избежать встречи с ними.

В крохотной безымянной харчевне пожилая медлительная хозяйка подала им сырую рыбу, приправ" ленную соусом из кокосового молока, смешанного с морской водой и лимонным соком, жареные бананы и улиток со сладким рисом. Принесла кувшинчик с пальмовым вином, и Эврих с Ильяс заговорили о стряпне, о различиях в аррантской и местной кухне. О соусах и приправах, которые неузнаваема преображают одинаковые куски мяса или рыбы, превращая их в диковинные блюда. О сырах: твердых, мягких, пахучих и особенно распространенных в Аррантиаде - овечьих, которых, по словам Эври-ха, насчитывалось несколько десятков сортов. И как всегда, когда аррант увлекался, от рецептов изготовления сыров - хранящихся в бочках, наполненных соленым раствором, и твердых как камень кисло-соленых шариков, удивительно похожих на белую прибрежную гальку, - незаметно перешел к рассказу о своей родине - мире утопающих в кипарисах и пиниях мраморных дворцов, ослепительно сиявших над теплым, сверкающим и переливающимся всеми оттенками синего и зеленого моря.

Потягивая кокосовые сливки, Ильяс зачарованно слушала его и не могла понять, почему ей вдруг так захотелось в Аррантиаду. Кипарисы есть и в Мономатане. Моря здесь - хоть отбавляй. Дворца величественнее императорского нет, наверно, во всем мире, Эврих сам в этом только что признался, и все же...