Вера Камша - Кровь Заката

Герцог усмехнулся своим кощунственным мыслям и, наказывая себя за лень, послал коня рысью. Он сейчас же займется делами, тем паче что с Солой удастся увидеться лишь за ужином. А потом придется выжидать кварту, а то и две. Проклятый, как же ему надоела эта осторожность, эта политика, эти камни на шее, с которыми ему никогда не расстаться. Разве что когда подрастет Филипп и сможет удержать знамя Тагэре. Может быть, тогда, если Сола его не разлюбит, он и уедет с ней на край света. Сыну сейчас десять, в девятнадцать на него можно будет оставить Тагэре… Девять лет – кошачья жизнь, да и для человека немало. Но что тут делают его воины?

– Что-то случилось?

– Монсигнор…

– Говори, Вернон.

– Герцогиня… Она до сих пор не вернулась…

– Она уехала? Куда?! Она же не может…

– Сегодня ей стало лучше, она решила проехаться по окрестностям. Жак предлагал ее сопровождать, но она запретила.

– Какую лошадь она взяла и когда уехала?

– Птичку. А уехала оры за две до грозы.

– Проклятый!

– Мы хотели проехать до Эльты, но раз монсигнор оттуда и никого не видел…

– Никого…

Шарль лихорадочно соображал, куда и, главное, зачем понесло Эстелу. Она что-то заподозрила? Не может быть, он хитер, как хаонец. По крайней мере десяток местных прелестниц полагают, что могут его приручить, но пока он лишь снисходительно наблюдает за их усилиями. Ну а о Соле даже самые отпетые юбочники Эльты отзываются не иначе как о ледышке, которой нравится гробить собственную молодость. Поверенных у них нет, писем друг другу они не пишут, а на все его попытки подарить ей хоть что-то Сола отвечает отказом. Ей нет дела ни до чего, кроме него самого. Шарль не сомневался, что, если нужно, она солжет не только словами, но и взглядом, улыбкой и даже плачем. Нет, с этой стороны им ничего не грозит. Скорее всего Эста просто решила прогуляться, ее настигла гроза, она где-то переждала ненастье и скоро будет. Людей и деревушек здесь куда больше, чем ему иногда хочется, а уж герцогиню каждый примет с радостью. Возможно, она у Лагаров или Катто…

– Мы посылали к Катто и Лагарам, – виновато прервал молчание Вернон, – сигноры там не было…

– Думаю, она скоро вернется, – улыбнулся герцог, – но давайте для очистки совести съездим на Грозовой.

Грозовой кряж был последним местом, где следовало искать человека, пропавшего во время бури, и это было единственным по-настоящему опасным местом в округе. Но не заметить приближение ненастья мог разве что мертвецки пьяный, а за то время, пока темная полоска на небе превратится в свинцовую плиту над головой, можно три раза миновать гряду.

– Монсигнор, не думаете же вы….

– Не думаю, – подтвердил Тагэре, – но, если мы убедимся, что на Грозовом все в порядке, можно смело возвращаться в замок и ждать, пока сигнора вернется из Эльты или Ланже. Поехали.

Воины с готовностью направились за герцогом, и в самом деле, нечего им делать недалеко от эльтского кладбища. Конечно, вряд ли кто-то даже спьяну связал бы герцога и циалианку Анастазию, но береженого и судьба бережет, к тому же проверить Грозовой было нелишним. Существовал ничтожный шанс, что там попал в беду какой-нибудь несведущий путник.

2862 год от В.И.

26-й день месяца Лебедя.

Тагэре

Соланж спокойно вошла в ворота замка, циалианку никто не искал, не до того было. Герцог еще не вернулся, не вернулись и отряды, отправившиеся на поиски сигноры. Женщину это не слишком заинтересовало, но она с подобающим вниманием выслушала подробнейший отчет от добродушной жены капитана гарнизона. Сигнора Аугуста была из тех, кто слышит только себя. Толстуха то и дело вставляла в свой монолог слово «понимаешь», но ответа ей не требовалось, и Сола думала о своем. В своей любви она дошла до такого состояния, что все, не связанное с властителем Эльты, для нее не существовало. Он тоже ее любил. Переживая вновь и вновь их сегодняшнее свидание, она находила бесконечные подтверждения этой любви. То, что Шарло до сих пор не заявил о своих правах на корону, хотя его к этому подталкивала вся знать севера во главе с тестем, означало только одно: власть ему не нужна, так же как и ей. Так почему бы им обоим не разорвать путы? Она забудет о сестринстве, он о Тагэре. В мире есть земли, где их никто никогда не найдет.

Конечно, просто так бежать нельзя. И не только потому, что это опасно, но и потому, что от этого пострадают другие люди. Агриппине не простят, что она покровительствовала прелюбодейке и предательнице, да и дети Шарля не должны знать, что отец их бросил, к тому же право на титул Филипп получит только после смерти отца. Так почему бы им не разыграть несчастный случай?

Поглощенная этой мыслью, Анастазия перестала замечать окружающий мир, благо гудящая капитанша ей не мешала, но внезапно казавшийся неиссякаемым словесный поток прервался. Что-то случилось, и Сола вместе с сигнорой Аугустой поспешили во двор, откуда доносились шум и крики.

В каком-то странном оцепенении циалианка наблюдала, как Шарло куда-то несет бесчувственную, перемазанную глиной женщину, а за ним семенит медикус с совершенно белым лицом. То, что это была герцогиня, Сола поняла не сразу, а поняв, вся обратилась в слух, и, право слово, ей было что услышать.

Эстелу нашли на тропе возле утеса. Она то ли упала, то ли успела в последний момент спрыгнуть с обреченной лошади. Кости у графини вроде целы, но она сильно ударилась, в том числе и головой, короче, ничего хорошего.

Сердце Анастазии было готово выпрыгнуть из груди. Умом ей было жаль герцогиню, которая не сделала ей ничего плохого, но куда больше женщину мучила предательская мыслишка: если Шарль сегодня овдовеет, она могла бы стать его женой. Но возненавидеть циалианское покрывало Соле не пришлось. Как всегда, толстая Аугуста разузнала все новости и разнесла их по замку.

Во-первых, герцогиня пришла в себя, и ей лично ничего не угрожает. Во-вторых, медикус боится за ребенка, полагая, что ему мог быть нанесен серьезный вред, и предлагает прервать беременность. В-третьих, Эстела сошла с ума, так как, придя в себя, набросилась на герцога, обвиняя его в измене, чему она якобы сама была свидетельницей. Глупость, конечно, потому что Делия ре Фло, которую герцогиня «застала» со своим супругом, не выходила из замка. Но Эстела никому и ничему не верит, и то, что происходило в ее опочивальне, не поддается никакому описанию. Женщина рвалась убить и мужа, и Делию, выкрикивала жуткие оскорбления и проклятия, и в конце концов Корнелиусу пришлось прибегнуть к магии и заставить ее выпить снотворное.

– Не позавидуешь монсигнору, – заключила Аугуста, – если беременная что в голову вобьет, ее не убедишь. Понимаешь? А эта еще и головой ударилась! Да она всегда была сумасбродкой! И гордая, как Проклятый. Если герцог и грел бы чужие постели, уж я бы его не осудила, понимаешь?