Вера Камша - К вящей славе человеческой

– Я приведу ее сюда, и она его возьмет, – пообещал Лихана и, слегка подумав, добавил: – Если меня больше не будет, это сделает кто-то другой. У вас будут другие распоряжения?

– Нет.

Хайме шагнул к старинному стеклу и замер, потому что резная темная рама обрамляла нечто немыслимое. Себя Хайме не увидел, хотя дон Луис честно глядел из смутных глубин. Позади пожилого сеньора виднелось распахнутое окно. Импарсиал торопливо обернулся – Лихана стоял у глухой стены, на которой в обрамлении древнего оружия висел видавший виды щит с коршуном и солнцем.

– Зеркало видит то, что зовет, и тех, кто, по вашим меркам, не жив. – Муэнец подошел ближе и пригладил бородку. – Вы все еще согласны?

– Да. – Хайме положил теплое серебро на блестящий, ни пылинки, стол рядом с высоким кувшином. – Я готов.

Семнадцать лет назад он тоже был готов и тоже ждал. Первого в своей жизни боя, оказавшегося последним. Палило беспощадное солнце, болела натертая рука, а рядом, нахлобучив охотничью шляпу, стоял дон Луис. Другие уже сражались, а они могли лишь смотреть.

Жара, боль, неистовое желание делать хоть что-то… Казалось, это не кончится никогда, но кончилось. Хайме де Реваль выжил, а муэнский сеньор ушел в странные зеркала и порожденный атлинией бред. «Кто-то ведь должен был уцелеть», – сказал Фарабундо. Видит ли гигант себя в этих стеклах? А Диего? Что он знает о собственном доме? Странном доме, хозяином которого стал в день смерти родичей, но вернулся лишь теперь, спасая Марию…

– Воля ваша, сеньор, – буркнул Фарабундо, снимая запорный брус с ворот в дальнем конце полупустой конюшни. Раньше эта стена была глухой или, по крайней мере, казалась таковой. – Только не ездили бы вы. Мало ли что старый сеньор хочет, семнадцать лет ждал, еще столько подождет. У них там времени немерено, уж я-то видел…

– Ну и я увижу. – Сердце колотилось и замирало, словно в детстве, когда он впервые поднялся к водопаду и несуществующие крылья потянули к пропасти, обещая полет.

– А сеньора с сеньоритой? – зашел с другого бока бывший слуга. – Они-то как, если вы загуляетесь?

– Без меня им в Альконье торчать нечего. – Зачем он вообще притащил нинью сюда? Хотел уйти от Супериоры? Вот и ушел… – Отправь их с сеньором Бенеро. Дорогу к аббенинской границе знаешь – доведешь.

– А дальше что? – уперся Фарабундо. – Сеньора-то ваша не из бойких. Пропадет одна, хоть и с золотом, а я с ней ехать не могу. Сами видите.

– Бенеро их не бросит, – не моргнув глазом, взвалил на врача двойную обузу Диего. – А меня раньше пугать следовало. Глядишь, и испугался бы…

– Да откуда ж нам знать-то было? – вздохнул великан. – Жили же по-людски. Всего и забот, что дурных охотников гонять… Так едете?

– Еду, – мотнул головой Диего, сам не зная, жалеет он о том, что вернулся, или уже нет. Фарабундо пожал плечищами и потянул створки на себя, впуская в добрую тишину конюшни рев взбесившегося потока, неистовый невечерний свет и призывное ржанье.

Знакомый гнедой жеребец переступал с ноги на ногу и мотал гривой, он был готов пуститься в путь хоть сейчас. Он не сердился на человека, которого вез в свой смертный день, да и помнил ли он, что с ним произошло, или просто побежал по новой дороге, не заметив подмены? Диего положил руку на лошадиную холку, ощущая живую конскую плоть и не веря ни своим глазам, ни своим пальцам.

Пикаро снова заржал, и Диего, ухватившись за гриву, вскочил на ожившего жеребца. Хорошо, что, скитаясь с адуаром, он привык ездить без седла и идти навстречу любым страхам.

– Я отведу сеньору в Аббенину! – прокричал в спину Фарабундо. – И лекаря!..

Де Гуальдо обернулся, но белое полуденное солнце било в лицо, заставляя зажмуриться. Гром водопада стал еще неистовей, по лицу и рукам хлестнули брызги, словно снизу пошел дождь. Сквозь шум воды прорвался одинокий птичий крик, дождь превратился в ливень, Диего крепче вцепился в жесткую гриву и открыл глаза. Внизу клокотала белопенная бездна, солнечное безумие отрезало прошлое, а впереди вздымалась, уходя в прошитую звездами вечернюю синь, радужная полоса. Так близко де Гуальдо ее не видел.

Падучей звездой скатился с неба одинокий коршун, понесся рядом, кипящий котел стал белыми, пронизанными светом облаками, по которым скользили, стремясь к неведомой цели, крылатые тени. Их собиралось все больше, этих похожих на распластавшихся птиц теней, но ни одна не напоминала всадника или хотя бы лошадь, и Леон невольно покосился на свои руки. Они были на месте, как и грива и уши Пикаро. Коршун по-прежнему летел рядом, на черных крыльях алели странные пятна, а облака внизу начали таять, расплываясь вечерним туманом. Запахло водой, но не бурной, а спящей, грезящей о забытых богах, царствах и войнах…

Свет вспыхнул и погас, полдень обернулся сумерками, спутник-коршун исчез, под копытами Пикаро захрустел гравий, но конь все еще несся вперед, вытянув шею, и вечерняя дорога становилась знакомой. Сейчас в нее вольется замковая тропа, потом будет ручей и два одинаковых валуна, затем поворот, заросли барбариса и берег. Лаго-де-лас-Онсас. Черные заросли, зеленое небо, танец ночных мотыльков над серебряной водой, первые редкие звезды… Уже не свет, еще не тьма. До полуночи далеко, он бы успел и обычной дорогой. Успел, но не увидел бы радужной арки над самой головой и не узнал, на что похож водопад с высоты птичьего полета, на что похож сам полет…

Пикаро перешел на рысь, обернулся, тихонько фыркнул. Стояла хрупкая, сумеречная тишина.

– Куда теперь? – шепотом осведомился Диего, подставляя лицо легкому ветру. – Я не знаю, а ты?

Пикаро знал. Скорее всего…

Сапоги Лиханы тонули в траве, Хайме глянул на свои ноги – они тоже стояли на обычной земле. Галерея пустых зеркал уступила место озеру. Тому самому, в которое он не решился войти, когда все были живы.

– Ты сказал? – Альфорка по своему обыкновению появился внезапно и спросил о чем-то, понятном лишь ему.

– Здравствуй! – кивнул Доблехо, становясь рядом с приятелем. – Собрался довести дело до конца?

– А как же иначе? – удивился Маноло. – Он же должен был вступить в наш полк, и не его вина, что не вышло.

– Он вступил, – не согласился Себастьян. – Тот, кто вместе с полком принял бой с превосходящими силами противника, зачисляется в него незамедлительно.

– В самом деле, – обрадовался Маноло, – а я и забыл!

– Как и всегда, – не преминул поддеть приятеля Себастьян. Эти двое стояли и пререкались, словно не было ни хаммериан, ни смертей.

– Проклятье! – раздалось сзади, и Хайме оглянулся. У все еще светлой воды чернело два силуэта – человек и конь.

– Брат Хуан – мой гость, – сказал человек, – неужели нельзя было оставить его в покое?