Вера Камша - К вящей славе человеческой

– Мы не ставим друг другу никаких условий. – Бенеро даже не попытался уйти от ответа. Более того, Инес поняла, что мужу нравится говорить с императором. – Но что скажут в Рэме?

– Если Папа умен, ничего, – с видимым удовольствием отрезал Герхард, – если глуп, это его беда, а не моя и не ваша. Я не навязываю подданным того, чего не делаю сам. Мой предок Зигмунд счел уместным украсить шпили Витте крестами. Тогда это было дешевле войны, только откуда Рэме знать, что у нас под рубашкой?

– То есть, – педантично уточнил Бенеро, – вы не относите себя к мундиалитам?

– Отношу, – Ротбарт тоже получал удовольствие от разговора, – когда принимаю послов. Дразни мы Рэму старой верой, вернее, верами, Папе пришлось бы раз за разом совать пальцы в нашу похлебку. Удовольствия это не доставило бы никому, а так условности соблюдены. Латиняне могут бодаться с реформаторами, а я – решать, с кем воевать и воевать ли. Это удобно, не правда ли, барон?

– Вы – тонкий политик, ваше величество, но я не барон.

– Да, я политик. И потому не сказал вам ничего, чего бы не знали мои друзья и мои враги, а сейчас – к делу. Бежавшие из Онции суадиты просят разрешения поселиться в Миттельрайхе. В обмен на еще не проглоченное Священным Трибуналом золото. Старейшины, или кто там у вас, ожидают моего ответа в Залмецбурге. Я готов принять беженцев и ограничиться третью предложенной платы, но с условием – суадиты станут моими полноценными подданными. Не меньше, но и не больше.

Они будут жить по моим законам, выучат наш язык, примут наши имена, наденут наше платье и поселятся в разных городах сообразно своим ремеслам, то есть сделают то, что сделали вы. Ваш бог меня не волнует, пока он сидит в ваших домах и ваших головах. Мне нужны золото, ремесла и умение торговать, но не споры и войны из-за тех, кого мы при жизни не увидим. Вы, фон Шарфмессер, отправитесь в Залмецбург и убедите суадитов принять мои условия, а затем проследите за их исполнением. Обеими сторонами. Если вы потерпите неудачу, то вернетесь к своим трактатам, а суадиты – к своим кострам. Что скажете, барон?

– Я отправляюсь сейчас же, ваше величество.

– Завтра. Сейчас мы будем обедать. Позвольте вашу руку, зеньора!

« Почтенный дон Хоньо , – левая рука прекрасно знала, что делает правая, но обладала совершенно другим почерком, – известный Вам дон Алехо свидетельствует Вам свою признательность».

Они не виделись четыре года, но отец Хуан знал, что его младший племянник назван в честь дяди. Бенеро аккуратно писал одному из рэмских аптекарей, человеку одновременно корыстному и богобоязненному. В Миттельрайхе все шло хорошо, только Инес беспокоилась о тех, кого оставила. Что ж, это лучше, чем наоборот. Тот, кто играет с драконами и змеями, должен быть неуязвим, а матери и сестры слишком часто становятся заложницами.

«Дон Алехо только что вернулся из деловой поездки в Доньидо, где был приятно удивлен случайной встречей с молодым герцогом де Ригаско. Этот вельможа подает большие надежды…»

И это на самом деле так. Карлос Младший должен выжить и понять, что за время и место ему достались. Совершеннолетие – прекрасный повод для разговора по душам. Фарагуандо отпускает в Рэму даже тех, кого разумней держать при себе, так что встреча пройдет в орденской резиденции. От Онсии отцу Хуану лучше держаться подальше. Чтобы вновь не превратиться в Хайме де Реваля, бросившегося со шпагой на каменного монстра, и не дать этого сделать племяннику. Проклятье, он следит за Карлосом глазами Алехо не только ради сестры, но и потому, что сын Льва Альконьи сможет схватить руками огонь. Если ему объяснить как.

«Возможно, Вам и Вашей супруге будет любопытно, что в Рэме стало одним монашеским орденом больше…»

Если б можно было променять год жизни на вечер с Инес и Бенеро, он бы променял… Или нет? Порой для завершения задуманного не хватает дня или часа, так можно ли рисковать целым годом? Чтобы создать орден, способный бросить вызов Фарагуандо и иже с ним, понадобились чудо, война и море смешанной с правдой лжи, а чем придется мостить дорогу дальше?

«Его адепты не проповедуют, но лишь доверительно разговаривают с людьми о божественных вещах. О том, что человек, как творение Божье, по определению обладает достоинством и правами, которые не должна и не может отнимать ни одна земная власть…»

Доверительные разговоры с интриганами, сплетниками, доносчиками, убийцами, от которых что-то зависит или может зависеть. Скольким из них прежний Хайме де Реваль не подал бы руки? Дать мерзавцу пощечину, вызвать на дуэль, указать на дверь – это просто. Куда труднее негодяя остановить, но умнее всего его использовать. Благородству претит игра чужими судьбами, подлость это делает охотно. И добивается своего. Как Хенилья, слепивший из страха перед «белолобыми», праведного гнева и чужого подвига войну, а из войны – «Орла Онсии». Но в одном дон Гонсало все же был прав. Останься все по-прежнему, он не получил бы ничего, кроме спокойной старости и чистой совести. Впрочем, покойный командор считал свою совесть чистой, а дело – правым. Хайме де Реваль на свой счет не обольщался.

«Я хочу, чтобы Рэма была не позором, а гордостью нашего мира, но покоя для Онсии я хочу больше…»

Как заманчиво оправдать то, что творишь, великой целью, но если ты не Адалид, его доспехи не спасут. Пожертвовав сотнями, отправив Фарагуандо хоть в рай, хоть в преисподнюю, ты спасешь тысячи, но останешься убийцей и клятвопреступником и пребудешь им во веки веков, даже если тебя объявят святым. Цель не оправдывает преступлений, и все равно ты ради нее должен пожертвовать всем. И пожертвуешь…

«… покоя для Онсии я хочу больше…» А ты дал себе волю, генерал! Ты даже забыл, что пишешь не от своего имени. Придется начать с чистого листа и ограничиться делом. Бенеро все еще ищет ответы на загадки Гуальдо. Вряд ли он обошел Перниона, но мало ли…

«Я хотел бы передать Вам просьбу одного почтенного богослова, работающего над трактатом о влиянии святой воды, крестного знамения и священных символов на существа и сущности различной природы. Он уже описал известный Вам случай, имевший место четыре года назад неподалеку от обители Пречистой Девы Муэнской, и теперь ищет упоминания, даже самые смутные, о явлениях подобного рода. В частности, ему удалось отыскать весьма примечательную запись.

Около семисот лет назад лоуэллский епископ обратился в Рэму с вопросом, допустимо ли крещение населяющих некие холмы созданий, а также их детей, и получил ответ, что не только допустимо, но и крайне желательно, поскольку такова обязанность Церкви, а с наличием души Господь разберется. В архивах также встречаются сведения о том, что синаитские демоны иногда принимали человеческую веру и сосуществовали с людьми. Упомянутый богослов был бы крайне признателен за сведения о подобных случаях как в Миттельрайхе, так и в любых других землях, когда бы те ни имели место.