Вера Камша - Лик Победы

– Робер, тебе нужно бежать, Амалия все устроила.

– Бежать? – Голова была тяжелая, словно с похмелья, перед глазами все еще метались кровавые волны.

– Что с… – Робер замялся, но он говорил с Альбином, и Иноходец выдавил из себя лицемерное: – Что с матушкой?

– Мне очень жаль…

Все понятно. Матери у него больше нет, у него вообще нет ничего, кроме жизни, которая ему не очень-то и нужна. Он спал, а она в это время умирала… Как он мог уснуть?

Робер не закричал и не упал в обморок, а молиться он толком никогда не умел. Дядюшка горестно вздохнул и часто-часто заморгал. Свечка в его руке дрожала, в бывшей отцовской спальне было прохладно, но лицо Альбина блестело от пота. Несчастный человек… Хотя почему несчастный? Спокойная жизнь, прорва детей, от него ничего не зависит, он никому не мешает…

Иноходец сунул ноги в сапоги, потряс головой, прогоняя остатки бреда, украдкой глянул на руки. Крови не было. Ни своей, ни чужой.

– Надо торопиться. Мы все очень, очень рискуем…

– Я понимаю.

Он обещал Жозине уцелеть, а себе – остановить бойню, только вот родичам с чего его спасать?

– Как вы сюда попали?

– У нас есть все ключи. Драгуны спят, отвар беличьих ушек…

Еще бы у Амалии не было бы ключей, а вот с драгунами Леворукий знает что случилось. Или Ойген. Барон ясно дал понять, что Повелитель Молний в Талиге не нужен ни живым, ни мертвым. Значит, надо убираться, пока Эпинэ не превратилась в Варасту. Робер с трудом поднялся, кошка-судьба продолжала свои игры.

Коридоры были пусты, так пусты, что казались призрачными. Огонек в руках Альбина бился, словно бабочка, – дуло изо всех щелей. Дядюшка молчал, Робер тоже. Он пытался думать о чем угодно, но не о Жозине и не о том, что сейчас окажется на темной дороге. Один.

Эгмонт Окделл как-то признался, что бьется, как заяц в силках, с каждым рывком затягивая петли все сильнее. Эгмонт, отец, Жозина теперь свободны. Неужели вырваться из сплетенных гонором предков сетей можно только в Закат?

– Осторожно, здесь ступенька!

Можно подумать, он не знает. Он бродил по этим переходам, когда Альбина и его жену не подпускали к Эпинэ на выстрел. Дед не простил племяннику женитьбы на «навознице», а «навозница» получит все. Альбин Маран – Повелитель Молний! Амалия Маран – герцогиня Эпинэ… Закономерный итог. Нет, Иноходец был благодарен родичам, но обстановка к душеспасительным беседам не располагала. Если он вырвется, попросит прощения за все, в том числе и за теперешние свои мысли. Когда-нибудь, но не сейчас.

Винная галерея закончилась низкой сводчатой дверцей. Раньше она не запиралась, раньше сыновья маркиза Эр-При играли здесь в осаду Ноймаринен. Мишель всегда был маршалом Рене, а они с Сержем бросали жребий. Кто-то становился генералом Ариго, кто-то – предателем Пеллотом, которого ловили и вешали… Между прочим, совершенно правильно!

Альбин вставил в замочную скважину ключ, противно скрипнули несмазанные петли. Старая часть дворца встретила тишиной и нещадно дымившими каминами. Беличьи ушки валят с ног не хуже пули, похоже, в Эпинэ не спят лишь они с Альбином да бдящие [79]над гробом Жозины… Мать семь лет прожила с чужими, чужие провожают ее в Рассвет, а последний уцелевший сын удирает из родимого дома, как заяц.

Разрубленный Змей, неужели он никогда не станет хозяином своей судьбы?! Есть же на свете счастливцы, которые спорят с ветром. И побеждают. А его опять подхватило и несет, как осенний лист, который не нужен ни себе самому, ни стряхнувшему мертвый груз дереву.

Герцог Эпинэ шел знакомой анфиладой и чувствовал себя чужаком. Даже не чужаком – призраком, вернувшимся из преисподней в родной дом и не нашедшим ничего, кроме равнодушных камней и старых доспехов. Оружейная, Алая гостиная, портретная галерея… Двери в бальный зал заперты, последний раз их отпирали незадолго до восстания Эгмонта – праздновали помолвку Арсена с Леоной Салина.

Арсен волновался, а невеста смеялась, и в ее черных волосах алели живые цветы. Как у крестьянки! Дед, когда увидел, взбеленился, а к вечеру вовсю ухаживал за марикьяркой. Леоне было позволено все: она могла спать до полудня, брать из конюшни любых лошадей, не носить корсета. Салина прогостили в Эпинэ два месяца, и как же все тогда были счастливы. Свадьбу назначили на день святого Армана, гости уехали, а через неделю примчался гонец из Надора…

Леона пятый год замужем за наследником Ноймаринен. Герцогскую корону марикьярка получит, а что до счастья, кто там разберет… Лэйе Абвениэ, ну почему дед не отказался?! Почему Салина не задержались, они бы остановили обвал. Может быть…

Южная лестница. Кто-то снял со стен старинное оружие и развесил старые охотничьи трофеи. Зачем? Альбин прижал палец к губам, открыл дверь, выглянул на улицу, успокоительно закивал. Теперь Робер не сомневался – ему намеренно дают уйти. Ойген Райнштайнер не из тех, кто забывает выставить караулы. Если их нет, значит, так надо.

Резкий ветер, россыпь звезд, огромная злая луна. Жаль, он не волк, не может взвыть в голос. По матери, по братьям, по себе самому…

– Она в часовне?

– Кто? – дядюшка вздрогнул. – А… да-да, конечно… Не сомневайся, Амалия сделает все как надо.

Робер не сомневался. Амалия Колиньяр похоронит вдовствующую маркизу Эр-При со всеми почестями. И останется единоличной хозяйкой замка и титула. Не то чтобы Иноходец цеплялся за старые камни, но Амалия и Альбин не подходят Эпинэ, как не подошел бы Дракко какой-нибудь толстый лавочник.

– Я хочу проститься с матерью.

– Милый Робер, – завел свою песню Альбин, – это невозможно… Там бдящие… Они не должны тебя видеть…

Что самое мерзкое, он прав. Родичи и Ойген рискуют головой, не нужно их подводить, да и Жозина… Она бы велела ему ехать.

Робер, ничего не говоря, свернул к конюшне. Пустой двор был еще гаже пустых коридоров. Да, дружок, прихватило тебя, если тебе проще отправиться в Багерлее, чем проехать ночью с десяток хорн.

– Конюхи спят, – сообщил Альбин.

– Я еще не разучился седлать коней, дядюшка.

– Я и не сомневался. Ты всегда был прекрасным наездником.

Так же как отец, дядя, братья. Про Эпинэ говорили, что они знают «лошадиное слово», а вот человеческое забыли.

Повелитель Молний шагнул в теплый полумрак. Вот бы никуда не ехать, налакаться беличьих ушек, завернуться в плащ, упасть рядом с Дракко, уснуть и не просыпаться.

Полумориск был в порядке. Драгуны заявились за государственным преступником, но грабить замок им не приказывали. Еще бы, ведь Эпинэ принадлежит Талигу! Иноходец понимал, что несправедлив к Ойгену. Каким бы бергер ни был, он служил честно, и все равно было муторно. Беглый герцог молча взял седло и вошел в денник, Дракко радостно заржал. Какой мерзавец записал лошадей в домашнюю скотину? Они куда лучше людей!