Вера Камша - Лик Победы

Камин почти догорел, ветер за окном раскачивал ветви, но казалось, что они неподвижны, а вот злые осенние звезды отплясывают какой-то варварский танец. Ветреная ночь, ветреная и холодная, почти осень, но еще не осень. И это радует, Савиньяк доберется до границы посуху. Кардинал тронул валявшиеся рядом четки. Надо наконец встать и вызвать Бенедикта, которому больше не придется издеваться над шадди. Все к лучшему в этом подлейшем из миров. Он хотел «заболеть» и предоставить Манрику свободу? Он заболел. Судьба избавила кардинала Талига от необходимости врать будущему королю: его высокопреосвященство с чистой совестью пожалуется Ворону на сердце и расскажет про шесть чашек дурного шадди, вино и Лилиан. А пока Манрики будут ловить заговорщиков, он займется Гальтарой и записками Германа.

Сильвестр осторожно поднялся, голова слегка закружилась, странно было бы, если б она этого не сделала, он же ударился и сильно. Ничего, до смерти заживет.

Прежде чем направиться к креслу, его высокопреосвященство решил прихватить пару книг. Пока придет лекарь, пока приготовят тинктуры и согреют постель, он освежит в памяти труды Авесалома Кубмария. Кардинал с трудом распахнул тяжелые створки, приподнялся на носки и вытащил три обтянутых кожей тома. Кубмарий был обстоятельным ученым, а его труды – весомыми во всех отношениях. Сильвестр перехватил книги поудобнее, пытаясь закрыть шкаф, но спину разорвала резкая боль, рука онемела, книги рухнули на пол, а вслед за ними рухнул и его высокопреосвященство.

Кабинет сузился до коридора из алатского хрусталя, за спиной стукнула захлопнувшаяся дверь, щелкнул невидимый замок, в лицо ударил ледяной полынный ветер. Хрустальные стены дрожали, как ноги загнанной лошади, сквозь них рвался рыжий, недобрый свет. Догорающий камин? Закатное пламя? В ушах грохотали барабаны, грудь и левую руку рвала на куски немыслимая боль, но нужно было идти сквозь оранжевые сполохи, подчиняясь неровному барабанному ритму, и Сильвестр пошел. Он шел, а свет то вспыхивал, то гас, и сквозь истончающиеся стены проступали когда-то знакомые лица.

Поджимала губы королева Алиса, что-то кому-то доказывал Карл Борн, улыбался и разливал вино соберано Алваро, пробовал остроту клинка Георг Оллар, шевелились страницы под пальцами Диомида. Никто не видел проходящего мимо путника. Еще не видел или уже? Ветер взвыл и затих, уронив ворох мертвых листьев. Желтые листья на черной земле, черные ветви деревьев на золоте заката, старая Лилиан в вишневых шелках, смеющаяся девчонка с пахнущими вишней губами, вишневые сады Дорака, истекающее темной кровью сердце над замершей Олларией, сердце, пронзенное четырьмя мечами…. Создатель, защити Талиг и его короля!..

Холод, отвратительный, промозглый холод добрался до Джильди и выволок из тяжелого, пьяного сна. Любвеобильная мачта исчезла, да и качка почти стихла. Капитан с трудом разлепил глаза и уставился в едва различимый по причине ночи потолок. В углу кто-то похрапывал, было жестко, муторно и зябко, поднять голову казалось невозможным, лежать и дрожать было еще хуже. Луиджи попытался, не вставая с места, нащупать одежду, но нашел лишь пару бутылок. Естественно, пустых. Капитан собрал волю в кулак и сел. Освещенная находящимися на последнем издыхании огарками комната нахально кружилась, но какого моряка испугаешь качкой?! На кресле виднелось что-то темное. Одежда! Луиджи совершил еще один подвиг и встал. Штаны, рубашка и камзол были не его – в плечах узковато, в поясе просторно, – но мерзнуть капитан не собирался, а с Валме они как-нибудь разберутся.

Джильди добрел до стола, нашел недопитое вино, налил, выпил. Создатель, как же он замерз, а ведь еще лето! Молодой человек глянул в окно, но блики от свечей мешали рассмотреть хоть что-то. Луиджи выпил еще и присел на краешек стола. Часы, хрипя, пробили три раза, а он был готов поклясться, что не за горами рассвет. Алва куда-то делся, Марсель самозабвенно храпел, прижимая к себе голую девицу, еще две «пантерки» свернулись клубочком на ковре у камина. Как глупо выглядят люди, когда спят, глупо и беззащитно. Впрочем, люди вообще глупы… Жадные, похотливые, суетливые твари…

Луиджи Джильди только начал высказывать человечеству свои претензии, как его прервал стук, тихий, но настойчивый. Алва так бы стучать не стал, Клелия пьяна… Кто-то из слуг? Стук повторился. Странно, дверь на террасу приоткрыта – заходи кто хочешь, хотя, может, тот, в саду, не заходит, потому что знает, чем они тут занимаются.

Один из огарков задымился и погас, Марсель на мгновение замолчал, потом захрапел с новой силой, в окно постучали снова. Экий он стеснительный… Джильди поднялся, голова больше не кружилась, холода он тоже не чувствовал. Догорела еще одна свеча, теперь разоренную гостиную освещали всего четыре огарка. Надо найти свечи, найти и зажечь. И камин… Но сначала он посмотрит, кому не спится. Капитан подошел к доходящему до пола окну и увидел тонкое личико в ореоле темных локонов. Поликсена! Живая!

Девушка стояла на террасе и нерешительно смотрела в тускло освещенную комнату. На ней была только странная рубашка, короткая и широкая, а спутанную гриву украшали кружева, белизной соперничавшие с кожей. Ни следа страшных ран, глаза смотрят осмысленно и печально, на щеках горит румянец.

Теперь Луиджи знал, что спит. Это был сон о счастье, которого не было и не будет. Джильди помнил, что валяется голым на полу среди пустых бутылок то ли один, то ли с какой-нибудь «пантеркой», а в углу храпит Марсель со своей красоткой, но какое это имело значение? Имеет человек право на любовь, на счастливую, настоящую любовь?! Хотя бы во сне.

Поликсена ничего не говорила, только смотрела бездонными глазами и улыбалась. Чуть-чуть. Это была даже не улыбка, а тень улыбки. Ее нагота не походила на наготу ее разгульных подружек, короткая рубашка и босые ноги вызывали не похоть, а нежность, желание защитить. Луиджи молчал, боясь разрушить чудо. Девушка тоже молчала. Сзади послышалось сонное бормотанье, и капитан Джильди вышел на террасу, торопливо прикрыв за собой дверь. Сон или не сон, но Марсель ему не нужен, ему вообще никто не нужен. Если бы можно было удержать сон, остаться в нем навсегда! Поликсена оторвала взгляд от темной комнаты и вздохнула. Разрубленный Змей, как же она красива… Луиджи, сам не понимая, что делает, преклонил колено перед маленькой босой девушкой.

– Прости…

За что он просил прощения? За то, что не спас? За приказ, отданный лекарю? За спящих на вилле разгульных кошек?

Маленькая ручка легла ему на плечо.