Вера Камша - Лик Победы

– В любом случае, – огрызнулся виконт, – мы вышли в море, не зная ни кошки. То ли нас не сочли нужным известить, то ли какая-то скотина сперла письма. Последнее, что мы получили, это было письмо Силь… то есть его высокопреосвященства и королевские грамоты.

– Когда это было? – лицо дядюшки оставалось умеренно скорбным, но глазки стали жесткими. – Когда прибыл курьер и когда написаны послания?

– Получили в первый день Летних Молний. Рокэ, то есть Первый маршал Талига, сказал, что курьер не жалел лошадей. А написано было в ночь Ундий…

– Когда? – не понял дядюшка.

– С 11 на 12 Летних Волн…

– Ты не ошибаешься?

– Чтоб мне облысеть!.. То есть я не ошибаюсь. Письмо его высокопреосвященство написал ночью, а его величество подписал приказы утром.

– Есть вещи, которыми не шутят, – затянул свою песню дипломат. – Я склонен тебе верить. Меня ввело в заблуждение поведение герцога, но Рокэ Алва умеет скрывать свои чувства. Тем не менее вам следует надеть траур.

– Я надену, – заверил Марсель, мимоходом пожалев об урготских портных. – Дядюшка, во имя Леворукого, скажите же наконец, кто умер?!

– Его высокопреосвященство.

Марсель едва не присвистнул, но дядюшка Шантэри такого бы не потерпел, а свистеть во дворцах было признаком дурного тона.

Катарина немедленно отпустила госпожу Арамону к заболевшей дочери, хотя от ее величества зависело мало: из дворца входили и выходили по пропускам, подписанным капитаном Личной охраны его величества. К счастью, Манрик смилостивился, и Луиза, позабыв обо всех королевах и кансилльерах мира, помчалась на улицу Хромого Цыпленка.

Дверь открыла Дениза, и у Луизы немного отлегло от сердца – будь с дочкой что-то серьезное, кормилица выглядела бы иначе.

– А вас уже ждут, – сообщила Дениза, водружая на место многочисленные крюки и цепи.

– Ждут?

– Папаша ваш ждет.

– Как Амалия?!

– Здорова она, – махнула рукой Дениза, – у себя сидит. Это все граф затеял. Ох, не дело врать про хворости, накличешь еще…

Слава Создателю, с Амалией все в порядке. Луиза сбросила накидку и прошла в гостиную, где узрела господина графа и маменьку.

– Луиза, – Аглая Кредон прижала к груди ухоженные ручки, – милая Луиза… Как долго я тебя не видела… Я все понимаю, ты теперь дама из общества, тебе не до бедных мещан…

Если б не присутствие отца, Луиза б в очередной раз узнала, что она не мать, а мармалюка [64], но в присутствии любовника нежная Аглая воздерживалась от простонародных выражений.

– Ну что вы, маменька, – выдавила из себя Луиза единственное, что можно было сказать.

– Не надо оправдываться, – Аглая Кредон поднесла к глазам вышитый платочек. – Ты здесь, с нами, это главное.

– Дорогая, – папенька взял из ручек любовницы платочек и промокнул несуществующие слезки, – Луиза не виновата. Сейчас покинуть дворец весьма непросто. Я прошу тебя оставить нас, нам нужно поговорить наедине.

Маменька вздохнула, накинула новую алатскую шаль и, окинув любовника и дочь грустным и нежным взглядом, выплыла из комнаты.

Будет подслушивать, а потом мотать жилы всем, кроме господина графа.

– Луиза, – господин граф протянул руку для поцелуя, – у нас долгий разговор. Садись.

Госпожа Арамона коснулась губами бледной кожи и опустилась на банкетку. Итак, отец на два месяца раньше обычного вернулся из своих имений и устроил тайную встречу с самой неудачной из своих дочерей. Вот что значит удостоиться внимания Кэналлийского Ворона! И все бы ничего, но папенька и помыслить не может, что маменька подслушивает. Вот и крутись теперь, чтобы и пшеница была цела, и курица сыта, и лисица довольна. Одна радость – родители считают дочь не то чтоб вовсе дурой, но близко к тому. Значит, поглупеем еще больше.

– Я так волновалась, – заахала Луиза, – так волновалась… Это жестоко – написать, что Амалия больна…

– Так было надо. Я должен тебе кое-что объяснить.

Закатные твари, с такой же миной господин граф объявил ей о том, что внизу ждет жених. Арнольд пытался вести себя прилично, но она сразу же поняла, что за счастье ей досталось. Только вот выхода у нее не было.

– Да, сударь.

– С сегодняшнего дня я исполняю обязанности тессория. Надо ли говорить, какие это накладывает обязательства на нас всех?

– На нас? – вдова капитана Лаик вылупила глаза. – Но, господин граф… Я помню, что никому не должна рассказывать, что вы…

– Помолчи! – прикрикнул новоявленный тессорий. – Ты, хвала Создателю, не болтунья, но есть вещи, которых не утаить. Многие вельможи имеют внебрачных детей и внуков и оказывают им протекцию, в этом нет ничего зазорного. Но ни ты, ни Селина, ни Герард не должны забываться.

Забудешься, как же! А тебе возьмут и напомнят.

– Господин граф, – начала внебрачная дочь, не сомневаясь, что ее перебьют. И ее перебили.

– Так вышло, что твой сын заинтересовал Первого маршала Талига. Не сомневаюсь, причиной тому стал присущий твоей матери такт и то, что Герард – мой внук. Я рад, что герцог его взял на место юного Окделла, который запятнал себя отвратительным поступком.

– Создатель… – выдохнула Луиза, на сей раз совершенно искренне.

– Ты об этом не знала?

Святая Октавия, неужели нельзя было встретиться в аббатстве или в дворцовом садике? Маменька же разнесет сплетню по всей Олларии!

– О нет… Монсеньор… То есть герцог Алва предложил Герарду стать его порученцем. Я так поняла, что Ричард Окделл уехал за границу.

– Не уехал, а был выслан, – отрезал папенька. – Алва проявил чрезмерную мягкость. Есть все основания полагать, что молодой Ричард покушался на жизнь своего господина.

Ерунда, будь это так, монсеньор никогда б не оставил в своем доме Айрис, но зачем спорить? Дуры не спорят, дуры слушают, открыв рот, и в нужных местах ахают.

– Мы больше не будем миндальничать с заговорщиками, – заявил господин тессорий, и Луиза честно ахнула. – Покойный кардинал был человеком излишне мягким. Он мог раз и навсегда положить конец беспорядкам и заговорам, но не сделал этого. Леопольд Манрик из другого теста, с внутренними врагами Талига он поступит столь же решительно, сколь маршал Алва – с врагами внешними.

А папенька доволен! Еще бы, исполнилась мечта всей жизни, но счастливые люди глупеют. Она бы тоже одурела, посватайся к ней Ворон, но Ворон к ней не сватается, так что она в здравом уме и твердой памяти. Манрик вообразил себя Сильвестром, папенька вообразил себя Манриком, должен же хоть кто-то знать свое место!

Госпожа Арамона приоткрыла рот, надеясь, что выглядит махровой курицей. Новоиспеченного тессория это вполне устраивало, а может, он готовил речь на Высоком Совете. Речь была длинной, и Луиза поняла, что заговорщикам и тем, кого таковыми объявят, не поздоровится. А ей-то что? Пусть фламинго жрут спрутов и прочих леопардов, она и не чихнет, а на Ворона Манрики не замахнутся, куда им! Папенька вещал, Луиза кудахтала, а по стеклу ползали две мухи – маменька опять убрала Денизины травы, как глупо!