Таня Фрей - Хранители. Единственная (СИ)

А её участникам – не было.

Потому что такого исхода не ожидал никто.

Никто не ожидал, что в этот день в зале снова будут находиться два трупа, а не один, как оно должно было быть на самом деле.

Кора действительно приехала. С чемоданчиком, таким, какой всегда найдётся у сотрудников больниц. Сандра ещё успела удивиться: как с таким небольшим багажом той удастся сделать то, для чего обычно кабинеты медицинские заставлены невероятным количеством шкафчиков, пробирок, подставок и ещё неизвестно чего?

Кора объяснила: анализ будет экспресс, делаться в сжатые сроки, но за результат можно было не беспокоиться. Да и вообще, сказала она, если они всё ещё были живы, значит, бояться особенно было не за что, вряд ли это было что-то действительно смертоносное. Однако и хватку терять тоже не стоило: всё-таки до сих пор не было ясно, кто же их этими уколами столь щедро наградил.

Сандра была первая. Маркус хотел пойти вперёд неё, но она не дала. Буквально отрезала ему путь. Она словно хотела выглядеть так, будто злилась на него, одновременно осознавая, что, во-первых, это у неё не получится, во-вторых, она не могла на него злиться. Потому что он не говорил ей обо всём этом потому, что он хотел её защитить. Она это знала. Знала, что и он это знал.

Но можно ведь иногда и позлиться, ведь так?

Кора взболтала бутылочку с антисептиком, перевернув её вверх дном и прикрыв вместо крышки кусочком ваты. Потом отняла его, вернув бутылёк в исходное положение, и взяв безымянный палец Сандры, протёрла его им. Девушка не стала спрашивать, буде ли больно: знала не понаслышке, что не будет. Это – не боль. Так, секундный выстрел. Не в прямом смысле, конечно. Хотя бывали в её жизни и случаи, когда эти маленькие укольчики болели и на их месте возникали синяки, остававшиеся на пальце на несколько дней.

Но в этот раз всё прошло спокойно. Быстрое нажатие – и вот Кора уже стала собирать кровь в пробирку. Сандра завороженно следила за этим зрелищем.

Почему-то вспомнилась кровь, убегавшая из тела убитого Кастором Сотрудника.

– Подержи минут двадцать, – напоследок сказала Кора, прижав ватку к её пальцу. – И, будь добра, позвать Маркуса.

Сандра невольно улыбнулась: язык Коры всё ещё был немного корявым, но было видно, что она старалась.

– Спасибо, – поблагодарила она напоследок, зажимая руку в кулак и направившись к выходу из кухни.

В коридоре она столкнулась со ждавшим её Маркусом, но не смогла сказать ему ни слова. Лишь кивнула в сторону открытой двери, намекая на то, что ему пора идти. На миг ей показалось, что в его глазах промелькнуло что-то вроде холодной жалости, но он уже развернулся к ней спиной, быстро зашагав в кухню.

Как бы больно ни было ей, как бы больно ни было ему, но тот факт, что он скрывал от неё очень, очень много всего, связанного с ней самой, её счастливее не делал. Он угнетал. По-настоящему.

Через минуты три Маркус вышел. Сандра сидела на полу, прислонившись спиной к прохладной дверце шкафа. Сквозь тонкую майку этот холод чувствовался очень ясно. Он буквально пронизывал её, причём с головы до ног, облачённых в джинсовые шортики и старые кеды, когда-то составлявшие огромную ценность.

Миллс-младший остановился. Наверняка думая о Миллсе-старшем, натворившем чёрт знает что в Бруклине, совсем неподалёку от них. Перебирая пальцами, поочерёдно сжимавшими ватку. И глядя на Сандру, которая предпочитала смотреть куда угодно, но только – о, но только не на него. Для которого её одежда уже ничего не значила, а ей – тяжело ли ей было это воспринимать после того, что она узнала в этот день?

Нет. Не тяжело. Слишком просто. В какой-то степени, это даже удивляло.

Она вскочила на ноги, отряхнулась и проскочила мимо него в гостиную, где сидела мама и Уэсли. Джим и Ричард уехали в тир. И Сандра уже не боялась оружия.

Собственно говоря, она Рейнолдса туда поехать и сподвигла. Потому что становилось понятно: то, что происходило в Парк-Слоупе, творилось, во-первых, во многом из-за того, что Сотрудникам нужна была Сандра, во-вторых, должно было быть закончено как можно быстрее.

Мама заключила дочь в бережные объятия, а девушка уткнулась лицом ей в плечо. Её мать вдруг показалась ей маленькой и беспомощной, хрупкой и разбивающейся.

Совсем как она сама.

– Что теперь будет, мам? – подрагивающим голосом спросила Сандра, отнявшись и посмотрев ей в лицо. Кэссиди заботливо провела рукой по её спутавшимся волосам и болезненно поджала губу.

– Что-нибудь да будет, – только и проговорила она, не сводя с дочери взгляда. – Но я обещаю: ничем плохим это не закончится.

– Разве это можно сейчас обещать?

Кэсс вздохнула, опустив руки. Её дочь была как никогда права.

Нельзя было ничего обещать. Обещание – это слово, которое нельзя нарушить. Это доверие, которое нельзя предать. Могла ли в этих обстоятельствах Кэссиди даровать его Сандре, пусть и собственной дочурке? Не могла, да и никто не мог. Война – а это была война, иначе не назовёшь – не бывает доброй. Война отбирает среди всех людей самых лучших. Хотя по каким меркам ей судить, кто лучший, а кто – так, простой прохожий?

Но мисс Вайтфейс каждую минуту неумолимо корила себя за то, что Сандра всё-таки оказалась втянута во всё это. Даже несмотря на то, что так оно всё и должно было случиться. Однако особый страх она испытывала по отношению к Сотрудникам, так внезапно взбунтовавшимся и решивших убить её дочь. За что? Может, как раз-таки за то, что она – её дочь?..

На телевизоре всё ещё шёл прямой эфир. На самом деле, толпа уже разбежалась: видимо, избрала себе лучшее место для выступления. Вот и полиция, и Сотрудники тоже решили поскорее избрать его. Так что теперь перед школой пустовало. И по дороге спокойно ездили автомобили.

На этом эфир был завершён. Конечно, митинг ведь вроде как был разогнан. Нужно было создать видимость того, что полиция справилась на “ура”, обезвредив такую массу народа. Вот только знала ли она, что нужно было этому народу? Или, вернее, – части этого буйного народа?

Сандра смотрела на экран и понимала, что соскучилась по этому месту. Что больше никогда, вероятно, не переступит его порог: если только, конечно, не пойдёт работать учителем или не приведёт сюда учиться своих детей. Сразу после этой мысли она чуть не захлебнулась в собственном истерическом смехе, от которого она чуть не осела на пол. Какая работа, какие дети? Неужели ей действительно казалось, что всё это ещё может сочетаться с ней? Что наступит какой-то прекрасный день, вроде свадьбы, которую она уже заранее ненавидела за её напыщенность, или двадцать первого дня рождения? Да хоть восемнадцатого, который должен был наступить уже меньше, чем через месяц и который нёс в себе теперь нечто большее, чем день, приближающий смерть на один год. Который и праздником-то быть, видимо, уже не должен был.