Аня Сокол - На неведомых тропинках. По исчезающим следам

— Где Пашка? — спросила я.

Муса раздвинул рот, изображая радушную улыбку.

— Не говори, что не знаешь кто это такая, — предвосхитила я реплику мужчины, — Хочешь милицию? Сейчас будет. Хочешь ругани? С дорогой душой. Выбор за тобой.

— Вай-вай…. Какой красивый, и какой злой. Ну, зачем полиц? Тебе нужен? Нет? И мне нет. Садись, дорогой гость будешь, шашлык будешь, чай будешь…

— Муса, — я повысила голос, он заулыбался еще старательнее, — Она пропала, понимаешь? Пропала из этой забегаловки. Куда ушла? Зачем? — я потянулась к поясу за спиной. Вопреки принятому решению я взяла с собой клинок, сейчас успешно скрывающийся под выправленной рубашкой. Атам, как влитой вошел в петли для ремня, особенно под широкую пластину кожи со знаком производителя, оставалось только надеяться, что он оттуда не вывалиться и не порежет мне спину. Потянулась и уронила руку, представив, как махаю каменным ножом перед носом Мусы, смешно и грустно, — Аллахом заклинаю, скажи!

— Как что-то надо все Аллахом просят, — пробормотал он. — Нет ее, — акцент, придерживаемый для «дорогих гостей», заметно поубавился. — Ушел, — он развел руками. — Ни словечка не сказал: «Эй Муса, постой за моя, потом я за твоя», — он вздохнул, — Нехорошо так.

— Куда ушла? Когда?

— Не знать. Смотреть — дети стоять, женщин — нет.

— Она за водой пошла, — раздался тихий голос.

Мы обернулись, одинаково удивленные. Алия стояла в зале, вцепившись своими маленькими натруженными ладошками в черенок швабры, и говорила. По-русски, без малейшего акцента.

— Вы видели? — я шагнула к ней.

— Да, — женщина нервно покосилась на Мусу, но все же продолжила. — Вода кончилась. Она в кладовку пошла за новой упаковкой. Мне хозяин через полчаса крикнул, чтобы я мороженое выдала. Ее уже не было. Только дети и холодильник.

Мужчина что-то сказал на незнакомом языке, женщина дернулась и опустила глаза в пол. Он разглядывал ее со странной смесью удивления и враждебности, так бывает, когда тот, кого привыкли считать мебелью вдруг встает и открывает рот.

— Можно посмотреть? На кладовку?

Еще до того как я закончила вопрос, поняла, что он не разрешит. Не потому, что боится, а потому что не хочет. Запрет ради запрета, назло, мне и Алие.

Когда Ахмед еще питал надежду нанять всю троицу оптом, уж не знаю, чем приглянувшуюся, мы удостоились короткой экскурсии по заведению. Я помню, что кладовка находиться сразу за боковой дверью, напротив большого холодильника, где на крюках висели туши баранов, кур, кроликов. Если я сейчас нырну в дверь по правую руку, которую как раз не закрыла Алия, в два шага окажусь перед кладовой. А Мусе придется либо, как герою фильма, перепрыгивать стойку, чему вряд ли способствует округлое брюшко над ремнем, либо бежать через дверь за его спиной, через моечную и кухню. В любом случае у меня будет несколько секунд.

А догонит? И что? За тесак из холодильника схватиться? «Очень может быть» — сказала та внутренняя я, которая недавно смотрела на мир из зеркала. Слишком давно вокруг меня лишь нечисть.

Чем-то я себя выдала, движением глаз или легким поворотом головы, потому что он закричал: «Эй!», не успела я сорваться с места. Муса трезво оценив возможности своего невысокого пухлого тела, выбрал путь через кухню. Там что-то загромыхало, когда я уже открывала дверь кладовки. Алия осталась в зале, возвращаясь к своему молчаливому невмешательству. Охранников в чайной не водилось. Не доросли они пока в Остове до такого уровня преступности, а может, наглости и дурости, чтобы нуждаться в вышибалах. Что не может не радовать.

В маленьком квадратном пространстве кладовки свободной была лишь середина. Вдоль стен до самого верха громоздились товары в коробках, обтянутых прозрачной пленкой. То тут, то там зияли неровные дыры, когда банку или бутылку выдирали прямо из упаковки. Приправы, консервы, соленья, соки и воды. Большие бутылки внизу, маленькие вверху.

Как водиться в летний сезон с лотка торговали не только мороженым, но и охлажденной водой. До настоящего июльского прибивающего к земле зноя было далеко, и тем не менее начало лета две тысячи двенадцатого вышло на редкость теплым. Вода по двойной, как водится, или тройной цене неплохо расходилась. Именно за ней пошла Пашка в кладовую, когда предыдущая партия закончилась, но вот взяла ли?

Я подняла голову, вокруг плафона под потолком летала жирная муха, единственное живое существо в помещении.

— Пошел отсюда, да! — закричал тяжело дышащий Муса, — Сам полиц позову!

Не кладовка, а закуток два на два метра, тут и кошку не спрячешь не то, что человека или змею. Да и не удержала бы ее хлипкая деревянная дверь с рисунком, похоже, нанесенным выжигательным прибором в детской руке.

Не думаю, что явидь остановила бы и другая, стоящая напротив меж двух декоративных столбов, с крепким механическим замком, створками из нержавеющей стали и ледяным нутром. Дальше по коридору, рядом с дверью черного хода, начиналась лестница вниз, ведущая в подвал к овощам и вину.

— Вызывай, — прошептала я, разворачиваясь к запанному выходу.

Приоткрытая дверь, за которой слышался шум проезжающих машин, а из-за косяка чуть выглядывала ручка в белой обмотке. Словно снаружи к стене прислонили велосипед. Или мопед. Я толкнула дверь, выходя на соседнюю улицу. В тени невысокого куста стоял грязно-белый потрепанный скутер. У нас пацаны летом на таких же громких и обшарпанных, по стежке гоняли, пока кто-нибудь вроде старика не рявкнет и не урезонит их на несколько часов.

Ахмед прижимист и вряд ли за ночь успел обзавестись новым транспортом для разносчика. Да еще точной копией старого.

— Вызывай, — повторила я, дотрагиваясь до ручки переключения скоростей, на колесах засохла рыжая грязь, Муса шумно дышал за спиной. — Пусть Пашка ушла сама, а ты не видел, не слышал, шашлык кушал. А парень, что развозил пиццу? Немного ли пропаж для одной забегаловки? У меня для тебя новость, он — несовершеннолетний. Разницу чувствуешь? — я посмотрела на мужчину. — Сядем, чай офицерам нальем, расскажешь, куда делся ваш посыльный, и откуда здесь мопед, который он не успел вернуть, потому что не вернулся сам, — я достала сотовый. — Милицию?

Чистый блеф, вряд ли у Мартына в этом мире были якоря в виде документов. Вчерашний воспитанник filii de terra еще не числился ни в одном из бесконечных человеческих реестров. И все же я не врала, парню было семнадцать, а стоящий рядом мужчина не был нечистью, чтобы услышать в голосе недосказанность.

— Эй, ну зачем так, — он взмахнул пухлой рукой. — Давай Ахмед придет все скажет, все что хочешь, да! Доволен будешь. Муса не знает где малой, мамой клянусь, не знает, — мужчина понизил голос. — Позвонить заказ, Ахмед отправить малой с коробкой к клиент. Малой ушел, вай, хороший какой, не вор, вернул мотор, Ахмед доволен.