Юлия Пушкарева - Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Уна уже спала - или убеждала себя, что спит, - под одним из кипарисов, завернувшись плащ. Было влажно и довольно душно (хоть и не так, как летними ночами на острове Рюй - а про дни, до желтизны раскалённые, когда чаши и бутыли с водой на вес золота, нечего и говорить), поэтому палатку она не расставила. Лорд Ривэн тоже спал - на спине, умильно приоткрыв рот и забросив руки за голову. Тим сопел в обнимку с Инеем, как с любимой игрушкой; иногда дракон недовольно ворчал во сне, и боуги освобождал его случайно задетое крыло.

Шун-Ди сел на землю у потухшего костра, пытаясь успокоиться. Все старые страхи, желания, обиды пробудились в нём заново - вопреки словам Прародителя о том, что прошлое всегда остаётся за спиной и человеку не пристало жить им. То, в чём он, как ему думалось, давно разобрался, опять предстало неразрешимо сложным, и никакие зелья не могли тут помочь.

- Как там оборотень? - шёпотом спросил кто-то у него над головой. Шун-Ди вздрогнул: он считал себя единственным бодрствующим, но кентавру, оказывается, тоже не спалось. Увы. Шун-Ди всегда нравилось это чувство особого уединения - приятно было работать, когда опекун забывался в послеобеденном сне, или читать какие-нибудь свитки в гостях у Ниль-Шайха, пока тот похрапывал, побеждённый выпитой хьяной.

- Как обычно, - коротко сказал он. Фарис-Энт провёл копытом по скрытой во мраке земле и неизвестно почему сообщил:

- Мне жаль, брат по долгу.

Шун-Ди не ответил. Они оба долго молчали; Фарис отступил обратно, в тень деревьев, и почти слился с этой тенью своим большим телом. Руки его, кажется, были по-прежнему скрещены на груди. Все кентавры так делают, засыпая; так почему же, о бездна, этому никак не уснуть?

- Я вижу, что боль гнетёт тебя, брат по долгу, - наконец вымолвил Фарис-Энт. - Прости, что вмешиваюсь в твой Гирдиш. Но Возлюбленная говорит, что боль преодолима, а отчаяние ни к чему не приводит. Что лучше простить себя за любые ошибки и двигаться дальше, вперёд.

- Твоя Возлюбленная мудра, - сказал Шун-Ди, не зная, как ещё на это реагировать.

- О да! - с жаром согласился кентавр. В его голосе звучала улыбка. - Мудра, будто старица. Но при этом замечательно смеётся - как девочка. Долго и искренне. Её очень легко рассмешить.

Как же он восхищается этой кентаврихой. Впору растрогаться. Интересно, какой она масти и чем занимается в садалаке - готовит еду, лечит, ухаживает за овцами?..

- Для неё ты собрал те цветы?

- Для неё. Ей нравятся такие - дикие и яркие.

- Извини, Фарис-Энт, но они ведь умрут уже завтра.

- О нет, брат по долгу! - лорд Ривэн пошевелился во сне, и кентавр, опомнившись, понизил голос. - Эти цветы живут как раз два-три дня, но не растут ближе к ущелью Тан Эсаллар. Потому я всегда собираю их здесь, если готовлюсь к встрече с Возлюбленной.

Шун-Ди запутался окончательно.

- Но твоя Возлюбленная... Разве она живёт не в садалаке? Не кочует в степях?

- Зачем же ей жить в степях? - изумился Фарис-Энт. - Ветер носит её везде, где она хочет. Но предпочитает она, конечно, леса, чаще всего Эсаллар.

- Необычно для женщины твоего народа, досточтимый Фарис-Энт.

- Возлюбленная не из моего народа, - с благоговением прошептал кентавр. - Говоря о ветре, я имел в виду крылья. Её прекрасные крылья - зелёные, как молодая листва.

Шун-Ди подавился вдохом и закашлялся. Повернулся к тому непроглядно тёмному месту, откуда говорил Фарис. Тщательно затушевать слова или спросить напрямую?

Собирая их компанию сумасшедших, Прародитель явно решил повеселиться.

- То есть твоя Возлюбленная... из народа Эсалтарре? Она дракон?

- Разумеется, брат по долгу. Она самое дивное из творений Обетованного. Надеюсь, скоро и ты познакомишься с ней.

ГЛАВА XLI

Долина Отражений

- Мастер Нитлот, а правда, что в Ти'арге началось восстание?

Нитлот вздрогнул и оторвался от книги. Он читал "Магию и волю к власти" Фоско Шестипалого - знаменитого кезоррианского волшебника, который половину жизни провёл в Долине, - и оторваться было не так-то просто. Нитлот сам не заметил, как его увлекла и завела в свои дебри кудрявая философская мысль. Странно: за свои две с лишним сотни лет он прочёл столько, что мало кому из авторов (тем более беззеркальных) удавалось его удивить.

Наверное, дело в том, что мельком он знал Фоско. Очень давно: тот умер седым старцем в ту пору, когда к Нитлоту только прилипла - вместе с первыми прыщами и приступами неуверенности в себе - кличка "Зануда". Состарился и погас мгновенно, как огонёк свечи на ветру. Нитлот уже тогда теоретически знал, что беззеркальные живут меньше и стареют быстрее. Но знать - не значит увидеть. Эта смерть поразила его, хоть тогда он и понятия не имел о том объёмистом труде, что лежал сейчас на столе перед ним.

Да, беззеркальные быстро гаснут. Слишком быстро: Обетованное словно выталкивает их, столь скудно подпитанных магией.

Быстро гаснут - и не берегут даже тот крошечный срок, что им дан. Растрачивают его впустую, вспыхивают и сгорают без цели и смысла. Не все, конечно, но многие.

Нитлот слышал о бунтах в Ти'арге и считал, что неумелые, плохо организованные борцы за его свободу относятся именно к таким людям. К тем, кто горит неизвестно зачем. Но этой осенью бунт обрёл штормовой размах, а действия отрядов восставших теперь явно планировались заранее. Нитлот отмечал кружками те точки на карте, откуда приходили неспокойные вести, и уже мог точно сказать: бунтовщики подбираются к Академии-столице. Быстро и довольно успешно зажимают её в тиски.

Но сидящий напротив подросток, естественно, не знал всего этого. Просто забросил схему, которую чертил, и смотрел на Нитлота широко распахнутыми глазами.

- Кто тебе сказал?

- Дамиан. Его отец, торговец, недавно ездил в Ти'арг и написал ему оттуда... Мол, там везде полно солдат и рыцарей наместника, а ещё альсунгцев. Что какого-то лорда ухлопали его же крестьяне и...

- Убили, - сказал Нитлот.

- Что, Мастер? - подросток захлопал ресницами.

- Убили, а не ухлопали, - Нитлот вздохнул и временно прикрыл размышления Фоско. Речь его нового ученика звучала отвратительно, и с этим нужно было что-то делать. Мальчик приехал из Феорна (точнее, "Феорна в составе королевства Дорелия", как он стал именоваться в документах) и говорил в общем-то свободно, но его родной язык, напоминающий искажённую версию дорелийского, временами вторгался непрошеным гостем. Нитлот не имел ничего против феорнского как такового, но эта грубая смесь лишала его душевного равновесия. - Я понимаю, что тебе трудно говорить на чистом дорелийском, но хотя бы пытаться - в твоей власти, Элтир, не так ли?

- Да, Мастер, - Элтир нетерпеливо заёрзал на стуле, потирая край столешницы острым локтём. - Простите. Так оно взаправду началось? Восстание?