Вадим Ингвалл Барановский - Край без Короля или Могу копать, могу не копать

Сойдя с дороги, он присел на пригорок и взглянул на звёзды. Вспомнил Лилию и завыл, вцепившись зубами в рукав. А потом лёг на землю лицом вниз и разрыдался. Когда иссякли слёзы, он остался лежать, пока не заснул, и проснулся глубокой ночью от стука собственных зубов.

— Холодно-холодно-холодно! — Фонси вскочил и заскакал на пригорке, хлопая себя по бокам и плечам руками, чтобы хоть как-то согреться, и с сожалени- ем понимая, что тёплого плаща он не надел, и спички ему вряд ли помогут, потому что собирать хворост для костра не имеет смысла — до рассвета осталось совсем не- долго: вон уже восходит Эарендил.

Фонси перестал прыгать и посмотрел на Утреннюю Звезду, рассчётливо прищурясь. Глаза его засверкали; он улыбнулся весело и отчаянно. С коротким «Х-ха!» Фонси сбежал с пригорка и зашагал на восток, продолжая стучать зубами от холода.

На холме впереди, на розоватом ободке восходящего солнца показались два всадника. Фонси прищурился, приложил руку ко лбу, защищая глаза от света. Навстречу ему ехали два хоббита на пони. Кого это вынесло в такую рань верхом?

Оказалось, что в такую рань вынесло братцев Грима и Сембо. Узнав их, Фонси остановился, уперев кулаки в бока, и стал ждать, когда братья подъедут поближе.

— Что это ты пешком? — спросил Грим, останавли- вая лошадь, в то самое время, как Сембо сказал «Доброго утра».

— Доброго утра и вам, братцы, — кивнул Фонси, — а что, Барри за лошадь волнуется? Я её с полдороги домой отпустил.

— Репка умная, дорогу найдёт, — кивнул Грим, слезая с пони.

— Давайте только без лишних разговоров, — сказал Фонси, — а то мне некогда. Домой я с вами не поеду. Я не знаю, что вам кто наговорил про меня и Лилию, но если вы в это верите — нам говорить не о чем.

— Ты, Фонси, постоянно называешь меня занудой, — ответил, спешиваясь, Сембо, — и я вынужден признать, что иногда ты бываешь прав. И поэтому тебе следовало бы знать, что такой зануда, как я, не поверит никаким слухам, пока не выяснит, откуда они пошли и кто их распространяет.

— Ты что, на земле спал? — спросил подошедший Грим, отряхивая с одежды Фонси кусочки земли и за- сохшие травинки.

— Спал, — охотно согласился Фонси. — Видите, братцы, как я низко пал. Скоро совсем одичаю, мыться перестану, и буду в вонючей шкуре ходить.

— Это нездорово, — сказал Грим, не обращая внимания на язвительное замечание Фонси. — Ты мог заболеть, братец.

— Это правда, — кивнул Сембо, снимая плащ и накидывая его брату на плечи, — если спать на сырой земле, можно простыть.

Фонси недоверчиво посмотрел на братьев, заглянул в их озабоченные лица. Зануда Сембо и бука Грим вдруг, ни с того ни с сего, смотрят на него с такой нежностью и заботой, как будто он, Фонси, помирать собрался… что- то здесь не так.

— Выкладывайте, братцы, — сказал хоббит, — с чего это вы такие заботливые. Что случилось?

— Не здесь, — остановил Грим уже раскрывшего было рот Сембо, — поехали в Туков Откос. Там я знаю одно местечко, где можно получить превосходный нектар…

— Превосходный нектар с утра? — поднял брови Сембо. — Я, конечно, не буду тебе указывать, Грим, но тебе надо бы знать…

— Кружечка с дороги не повредит. Тем более Фонси наверняка не завтракал. Ты ведь не завтракал, Фонси?

— Я и не ужинал, — ответил Фонси. — А если подумать, то и не обедал. Я как вчера ушёл после завтрака, так и не ел нигде.

Толстяк Грим, который, должно быть, и не помнил, когда последний раз обходился без обеда и обходился ли вообще когда-либо, даже отшатнулся, услышав такое.

— Ужас! — воскликнул он. — Садись скорее на моего пони, поедем в Откос. И не спорь. Я могу и пешком пробежаться — мне полезно.

Заспанный хозяин крошечного безымянного трактирчика в Туковом Откосе разогрел братьям вчерашнего жаркого, нацедил вина и удалился, ворча себе под нос что-то нелестное.

— Батюшка пришёл вчера весь чёрный от злости, — рассказывал Грим. — Я уж боялся, удар его хватит. Послал за тобой Барри, а он сказал, что ты уехал в Раздорожье. Тогда батюшка ещё больше рассвирепел.

— Он, может, и отошёл бы вскорости, — добавил Сембо, — но случился тут, как назло, Грубб из Хоббитона, этот отвратительный стряпчий… — он опустил глаза и замолчал.

— Фонси, отец вычеркнул тебя из списков рода, — быстро, словно желая поскорее избавиться от тяжёлого бремени этих слов, проговорил Грим, — и из своего завещания.

— Мы пытались его отговорить, Фонси, но он был не- преклонен… — начал Сембо.

— То есть проявил наше туковское упрямство, — закончил за него Фонси. — Я так полагаю, дома мне появляться и не надо?

— С недельку, — мрачно сказал Грим. — Убьёт, чего доброго. Вытащил из маттом-кладовки [7] "Маттом" у хоббитов - интересная, но бесполезная игрушка, безделушка, диковинка. гномий топор и точит его, бормоча о сыновней неблагодарности. С Гэндальфом разругался вдребезги; тот назвал его старым глупцом, а батюшка швырнул в него кочергой.

— Попал?

— Гэндальф поймал кочергу в воздухе и согнул вдвое.

— Волшебством?

— Руками.

— А отец что?

— Разогнул кочергу и обозвал Гэндальфа старым серым бродягой.

— А Гэндальф?

— Сказал, что вернётся, когда батюшка научится себя вести, как подобает почтенному старцу, главе рода и тэну всего Шира. И хлопнул дверью. Белладонна сказала, что ненавидит всех на свете, разревелась и заперлась в своей комнате.

— В общем, скандал, — заключил Сембо, — не хуже, чем у Лонго.

— Так вот, братец, — сказал Грим. — Пока старик не угомонится, тебе лучше дома не показываться. Хотя… ты же всё равно собираешься жениться на этой своей Лилии и ни на ком другом?

— Ни на ком другом, Грим, это ты точно сказал, — вздохнул Фонси.

— Тогда, — покачал головой Грим, — дело сложнее. Он тебя не восстановит в завещании и в списках рода тоже.

Фонси пожал плечами.

— Но братьев, — Сембо хлопнул Фонси по плечу, — он тебя лишить не может. Как я узнал от Грубба, будь он неладен, состояние нашего батюшки составляет, помимо недвижимости и скота, сто тридцать три золотых гроша. [8] В то время в Шире пользовались следующей денежной системой: 24 медных пенса - 1 серебряный пенс. 6 серебряных пенса - серебряный грош (слово "грош" или "гросс" обозначало также число 144, т.е. серебряный грош равнялся 144 медным пенсам) и 24 серебряных гроша (144 серебряных пенса) - золотой грош. Золотые гроши были монетами очень редкими и престижными, в обычных расчётах практически не использовались.

Фонси присвистнул.

— Это в серебряных грошах будет где-то восемьсот, — вмешался Грим. — Из этих денег сёстры получают по сто грошей на приданое или в наследство, а остальные пятьсот грошей делятся поровну на вось… то есть уже на семерых.

Итого получается примерно по семьдесят грошей на брата. На восемь грошей больше, чем если бы делили на восьмерых, — продолжал Грим. — Значит, каждый из нас должен тебе по восемь грошей и ещё по несколько пенсов, и не спорь!