Тереза Тур - Самая длинная ночь в году

— Князь Радомиров просовывает в высшее сословие удобных ему людей. И что остается аристократам? Только деградировать, занимаясь идиотскими розыгрышами!

— С чего вы взяли, Павел Афанасьевич, что на меня кто-то оказывает воздействие? Император — я. И все, включая Андрея Николаевича, лишь выполняют мои приказы.

Граф Морозов ухмыльнулся:

— Действительно, у нас же в Империи есть еще и его императорское величество! Капризный, избалованный, похотливый мальчишка, который возомнил, что лучше знает, как развиваться моей стране…

— Я не предполагал, что предательство может исходить от вас. Моего друга, — уже ни к кому не обращаясь, скорее сам себе проговорил император.

— Оставьте этот увещевательный тон. Мне не удалось то, что я задумал. Следовательно — я проиграл. Что-нибудь еще, ваше величество?

— Вы манипулировали Соколовым. Только им?

— Он оказался самым податливым. Остальные — нет. Сначала я хотел привлечь Варейского. Но понял, что он меня сдаст. В плане службы он… слишком правильный. Хотя до наследника вы его допустили зря!

— Остальные? — глухо спросил император.

— Алсапов — слишком хитер. Думаю, он ведет свою игру. Волков — человек князя Радомирова. Предан ему, как пес.

Андрей Николаевич, услышав это, скривился — мальчишку он, конечно, курировал. Но доклады о наследнике и его окружении сын старого друга не составлял. Привлекать его было бы… неправильно.

— Почему сейчас? Прошло уже больше десяти лет. И после победы в Черной войне. И с переформирования армии, — император был бледен, но говорил медленно и спокойно.

— Тогда я верил. А сейчас… Разочаровался.

Император поднялся. Он знал, что волки уйдут, унося душу военного министра так же, как уносили души его родителей. Но он не хотел и не собирался на это смотреть. Утром он отдаст распоряжение. Хрустальную комнату откроют и уничтожат тело.

Князь Радомиров стоял, закрыв глаза и прижавшись лбом к прохладной стене. Тупая боль поселилась внутри, мысли путались, в висках стучало. Он смертельно устал после боя. Перед глазами замелькали белые лица кадетов, расширенные зрачки Соколова, усыпанные золотой пылью, смуглое лицо молодой цыганки, ее белозубая, беззаботная, совсем еще детская улыбка. И голос:

— Один из твоих господ, князь, — человек нехороший, бояться тебе его надо, золотой ты наш, бежать надо! Душа у него черная, глаз алчный, сердце трусливое — предаст он тебя!

Серая шкура мелькнула среди сосен — цыганка исчезла. Теперь он видел белые стены дворца, свет шаров, бальные платья и улыбающегося Морозова. Ясные голубые глаза — смелые и… преданные. По крайней мере, им с братом всегда так казалось…

— Надеюсь, ты не будешь винить себя в том, что произошло? — спросил император, заставив князя очнуться.

— Нет… Не знаю.

— К журналистам я тебя не пущу, сам им все рассказывать буду.

— Напали подлые наемники, засланные нашими соседями?

— Именно так.

— А военный министр, совершенно случайно оказавшийся у меня во дворце и кинувшись мне на помощь, героически погиб за императора и Поморье?

Александр Александрович грустно согласился:

— Я буду думать, что он просто сошел с ума. Мне так легче.

— Мне тоже, — согласился глава Министерства безопасности Поморья, умолчав о том, что они с императором как раз собирались отправлять графа Морозова в отставку — и ставить вместо него генерала Макарова.

— А что делать с Соколовым? — вдруг спросил император.

— То же самое? Погиб, помогая?

— Нет. Он умер — и то, что он употреблял золотую пыльцу, наверняка откроется. Раскопают. Значит… Он предатель.

— А не ударит ли это по престижу императрицы?

— Надо согласовывать с управлением по связям с общественностью. Думаю, что они сделают это хорошо. А аристократам все-таки надо показать, что неподсудных нет.

Князь Радомиров только кивнул.

— Все. Иди домой. Отдыхай. Может, правда с Ириной поговоришь?

— Ваше величество!

— Как знаешь. Свободен.

Идею о том, чтобы пройтись по улицам Поморска, посмотреть на людей — и почувствовать себя живым, можно было отмести как неудачную. Журналисты его просто преследовали. Не наседали — справедливо полагая, что можно получить боевыми заклинаниями от охраны князя, но и не отступали. Материал-то был нужен. На очередном повороте родственник императора сдался. Остановился. Дождался, пока журналисты подойдут поближе.

— В следующий раз я вызову войска, — искренне предупредил он. — Пользуйтесь тем, что у меня нет сейчас настроения дергать занятых людей. Задавайте свои вопросы — и проваливайте! И вообще — его величество разговаривает с журналистами во дворце. Я-то вам зачем?

— Ваше сиятельство! Все, что говорила о ваших отношениях княгиня Радомирова, — это правда?

— Что же именно говорила моя супруга?

— Что-то о большой любви…

— Мне непонятна ваша ирония в голосе, — отрезал князь. — Не забывайтесь. Меня действительно спасла Ирина Алексеевна, которая, как вы знаете, является целительницей и оперирующим хирургом в Центральном Военном госпитале. Кстати говоря, я настоятельно советую вам ее не беспокоить. Помните о том, что она каждый день стоит у операционного стола, спасая чью-то жизнь.

— И все же, что вы можете сказать о ваших отношениях?

Вид замершего на мгновения Великого князя Радомирова, от которого понеслась волна дикого бешенства, заставил журналистов не только вздрогнуть от страха, но и еще бодрее задавать вопросы. А что? В репортеры всегда шли люди бесшабашные… Хотя все уже знали о том, что князь в припадке ярости спалил собственный дом. Но он же дал время вывести людей… Значит, себя он все же контролирует. Значит, можно задавать вопросы…

— Как вы относитесь к княгине? — выкрикнул кто-то совсем отчаянный.

— Я ее люблю, — тихо и как-то злобно рыкнул Радомиров.

— Тогда почему ваша жена сейчас не с вами?

Репортеры от радости, что беседуют с министром безопасности Поморья, Великим князем Радомировым, двоюродным братом императора, просто сходили с ума… Вероятно, еще и оттого, что он впервые отвечает на вопросы, а не приказывает им проваливать подальше и не мешаться.

— Думаю, мою жену оскорбило то, что я не смог ее оградить… уберечь, — спустя длительное время все же ответил князь. — Ведь замужество — это не только любовь, но и защита. А я… не смог…

Он до полуночи бродил по улицам, одними глазами задавая всему, что видел, один и тот же вопрос:

— Где она? Вы ее видели? Здорова? Простила? — Но светящиеся шары молчали, деревья не желали отвечать, небо и вовсе отвернулось. Оказывается, небо, такое огромное, такое красивое, — стоит лишь голову поднять, и — вот оно — все твое, может развернуться спиной, молчанием показывая, что оно еще не простило…