Анна Замосковная - Жена из другого мира (СИ)

Толкнула дверь, — БАМ! — вскрикнувшая Светка отскочила в сторону и потирала лоб, а я застыла, стискивая кулаки, ошарашено глядя на неё, завёрнутую в моё махровое с Вини-Пухами полотенце, подаренное покойной мамой.

— Не смей! — Вцепилась в край полотенца, судорожно вытряхивая из него Светку. — Не смей! Моё!

Она отшатнулась, силиконовые шары подёргивались, но Светка даже не пыталась прикрыться, захлопала огромными ресницами:

— Павлик, она… она… — Направила на меня наманикюренный ноготь. — Она меня обижает.

Дрожа от гнева и боли, я стояла посередине прихожей и прижимала к груди (первый размер, ничего выдающегося) ещё влажное полотенце. Я не знала, куда деваться, мозг отказывался работать, зациклившись на бесконечном воспроизведении обвинений Павлика, особенно на его последнем: «Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом с собой настоящую женщину, а не особь неопределённого пола».

Разве не он говорил, что любит меня? Разве не он говорил, что я у него лучшая? И что теперь? Как теперь?

Светка бочком-бочком перебралась в спальню, послышался тихий шёпот, резкий ответ Павлика:

— Квартира в общей собственности, так что тебя выгонять она не имеет права.

Руки задрожали. Эти слова Павлика, ситуация, мои чувства — всё это никак не вставало в голову, не помещалось, резало.

Этого просто не могло быть.

Не со мной.

Я же даже над анекдотами о том, как жена пришла с работы раньше времени, смеялась, и вдруг…

Вздрогнув, обнаружила себя на нашей уютной кухне с новым солнечным, жёлтой расцветки, гарнитуром. Мы же вместе выбирали, Павлик обнимал меня за плечи, так почему сейчас?..

Дыхание перехватило. Полотенце упало, я закрыла лицо руками. Чудовищная боль разрывала грудь, и я закричала, орала изо всех сил, но боль не проходила.

Восемь лет, мы были вместе восемь лет, пережили и подростковые закидоны, и учёбу в институте, смерть моих родителей, болезни друг друга, проблемы с работой, и вот теперь, когда всё наладилось, он просто… променял меня на силиконовые сиськи.

Стеклянная дверь на кухню открылась.

— Ну что ты орёшь? — недовольно произнёс Павлик. — Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идёшь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая девочка, должна понимать, что мужчинам надо расслабляться иногда, а жёнам — закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.

Боль переполняла меня.

— На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было как раньше всё нормально.

— Нормально? — прошептала я. — Это, по-твоему, нормальный брак?

— А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? — Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. — Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. — Он презрительно оглядел меня. — Платье бы себе купила.

И он закрыл дверь.

Зажмурившись, шумно вдохнула.

Боль схлынула, оставив пустоту беспросветную и горькую.

Платье? Да ни за что. И терпеть не буду. И никаких больше мужей!

Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с неё, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я решительно направилась к спальне за сундучком с документами: развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.

Руку полоснуло болью, опустила взгляд: с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.

— Спятила? — рявкнул выглянувший из спальни Павлик. — Ты что устроила, дура?

Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».

За две минуты до этого где-то в другом мире…

— Лавентин, не глупи, — стоявшая за зелёным энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.

Или утопленницей.

Да будь она проклята!

Плеснул ещё вина в кубок из алого с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно лёгкой.

— Ла-вен-тин, — протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь всё проклято!). — Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.

Поднял взгляд на потолок лаборатории. Даже на фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной магическая пятиконечная печать, в её почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.

Время уходило.

Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проёме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.

В святом намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда я там мылся последний раз — наверное, перед балом, хотя вроде ещё в реку падал, можно зачесть за мытьё) ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.

«Ну не может быть», — уставился на руку в ярких зелёно-голубых когтях по десять сантиметров каждый.

Я же в трансформе.

В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо ещё, что не глаз решил почесать.

— Лавентин, в который раз говорю: ты не так всё понял.

Поднял взгляд на эту… эту… змею. Сабельда плавно покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-жидкости покачивалась. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.

Но как бы ни качалась моя голова и какая бы муть её ни наполняла, даже всем сердцем желая поверить, я не верил, что шарившую под юбкой моей невесты руку моего кузена и их договорённость встретиться и снова приятно провести время, пока Сабельда якобы будет заказывать нижнее бельё к свадьбе, можно понять как-то иначе, чем понял я. Ах, да, Сабельда этого златовласого мудака ещё и целовала.

Вообще у меня было много слов по этому поводу, катастрофически много, я даже указал на Сабельду пустым бокалом и хотел высказаться. Ну хотя бы половину высказать, потому что вторую половину еле ворочающийся язык высказать вряд ли мог. Но глядя на её зеленоватое личико, вспомнил, что я, Хуехун меня побери, длор, и не пристало длору употреблять такие слова. Благородно сдержавшись, стал отсеивать неприличные слова, в итоге остались только:

— Сабельда, ты… не… как… чтоб… и… и…

Не получалось разговора и честного выражения мнения. Поэтому достал ещё бутылку из стоявшего на столе ящика (откуда он тут взялся — ума не приложу), впрочем, ум не прикладывал очень многого. Например, почему я в одних панталонах? Причём ярко-жёлтых, с кружевом и явно не моих…