Диэр Кусуриури - Край Ветров: Пироманс

Кей наклонилась и поцеловала его.

Он поднялся со стула, не прерывая поцелуя, уперся в Кей, прижался к ней голым животом, гладя теплыми мягкими пальцами ее скулы, шею и волосы.

Кей чувствовала, что голова кружится от этого поцелуя и она теряет над собой контроль: ноги вдруг ослабели и стали подкашиваться. Рин казался горячим, словно свечной воск. И совершенно запретным. Он пах потом, летом, вином и снегом. Он словно заполнил собой весь видимый и осязаемый мир — остались только эти бездонные объятия. Притяжение будто исчезло тоже, сменившись дурманящим ощущением невесомости. Комната, мир за окном, прошлое и будущее померкли, время замерло. На секунду все, в чем она сомневалась, стало простым и ясным, правильный ответ вырисовался слишком четко. И, более того, откуда-то взялось странное, щемящее чувство: дороги назад не будет, это все — навсегда.

Кей широко распахнула глаза — отчего так? Откуда все это взялось? Что он такое? Как?..

— Ты — мой океан, — прошептал Рин, глядя на нее. — И пламя, что я храню в своем сердце.

От этих слов ей стало страшно. По-настоящему страшно: неясный, холодный ужас пробрал до печенок. Нет, она не испытывала такого, когда прыгала с края магической стены, доверившись зачарованному крылу; не настолько испугали ее жирные черные твари, несущиеся быстрей машины; не так страшили пустые глаза идущих через ночной лес смертников. Слова Рейнхарда — наивная патетика, чистейший пафос, искренняя простота, — но почему от них все внутри сжимается? Откуда лезет эта глубинная, черная жуть?

Наверное, дело в том, что она не может принять ответственность за эти его чувства. Если он говорит правду. И не сможет простить ему, если он лжет. Зачем говорить такое? Зачем все менять?..

— Это… из какой-то песни? — Кей уткнулась ему в ключицы лбом, пытаясь скрыть дрожь.

— Это то, что я чувствую, когда обнимаю тебя.

И ужас почему-то прошел. Будто весь исчерпался, кончился. Словно она достигла какого-то внутреннего равновесия — или просто маятник замер сам по себе. На сердце сначала стало пусто, а потом как-то неуверенно, трепетно затеплилось в глубине черной бездны отражение далекого света — эхо надежды, знамение радости, которую очень легко спугнуть.

Ладно. Пускай. В любом случае — это того стоит.

Попросту не может такого быть, чтобы все это оказалось зря.

Иногда, наверное, нужно позволить себе заглянуть за предел. Кей взглянула и поняла: она никогда не пожалеет о том, что случилось этой ночью.

Она мягко отстранилась.

— Рейни, — Кей посмотрела на него, потянулась и провела пальцами по его щеке. Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь. — Ты очень… нежный.

— Славно, что ты заметила.

— Я долго за тобой наблюдала, — она прикрыла глаза, чувствуя, как накрывает горячей волной, когда он целует ее шею. Зарылась пальцами в его волосы. — И все никак не пойму… Ты вообще… настоящий?

— Пока ты смотришь на меня, я существую.

Они встретились взглядами. Кей не позволила себе и тени насмешки. Он верит в то, что говорит. Он вот такой — это его истина, эти вот глупые фразы, это то, как он себя понимает. За колкой стеною льда он, оказывается, наивен. Раним? Нет, хрупок. Видеть и понимать это невообразимо страшно. К тому же, Кей казалась себе настолько неподходящей кандидатурой для подобных признаний, что хотелось сказать ему: "Рин, ты ошибся. Ты перепутал что-то". И в то же время… Хорошо, что он не стал говорить никаких слов о любви. Кей обняла его напоследок крепко и сказала:

— И все же на этом стоит закончить.

— Уверена?

— Да. Я всегда буду помнить о тебе, о том, каким ты можешь быть — об этой твоей грани настоящести. Что бы ни случилось. Но это не отменяет… — она вздохнула. — Слова есть слова, и только. К сожалению. И если в итоге все сложится так, как я думаю — что ж, уже случившегося будет достаточно нам обоим. Если же ты говорил правду… мы можем продолжить, когда вернемся домой.

— Осталось всего ничего — выжить, а? — он невесело усмехнулся.

— Да что там уже осталось, — сказала Кей. — Дойдем до Явера, вы исполните свое божественное предназначение, а там…

В тишине раздался звонок. Кей даже обрадовалась ему — он прервал неловкое молчание. Она подошла к трюмо, взглянула на экран телефона…

— Шеф звонит, — приняла вызов. — На связи.

Рин остался стоять, бестактно развесив уши.

Кей слушала шефа внимательно, и чем дальше, тем больше ей плохело. С другой стороны, все к тому и шло. Надо было быть полным дураком, чтобы не предвидеть такого развития событий.

— Что говорит? — спросил Рин, когда Кей положила трубку.

Она вздохнула:

— Ну, что. Они послали агентов на это наше озеро.

— Ты им сказала?

— Ага, в прошлом отчете. Тогда все еще в пределах нормы было, знаешь ли.

— И что на озере?

— На озере… ну, растяжки, колючая проволока, вертолеты и пара мобильных лагерей угадай кого.

— Кого?

— Чтецы, целители и церковь.

— Да что ты будешь делать…

— Погоди ругаться, — Кей глянула в зеркало, поправила волосы и одежду. — Это еще не все. Шеф говорит, что с озером — с самим озером — тоже какие-то проблемы.

— Какие?

— Он не уточнил. Сказал, что предлагает помощь и информацию. Пойдем, обсудим это с остальными. Если только они еще не нажрались до беспамятства.

— А ночь обещала быть томной, — Рин, затянув ремень и накинув на плечи рубашку, последовал за Кей.

— Кремчик лечит. Но ладонь мужика! — Найк слегка вывернул плечо к себе. — Ладно, следы от зубов мне даже понравились — круто выглядят, наверное, хотя надо в нормальное зеркало посмотреть. Незапланированное такое бесплатное шрамирование. Но ладонь мужика?

Никс не могла отрицать: след от пятерни Константина отпечатался на плече Найка не в пример четко и ровненько. Она закрутила тюбик с мазью от ожогов и сунула его в пакет.

По правую руку шумело море. Чужое, темное — но море. Светлый, почти белый песок, водоросли на границе воды, бетонный парапет. В их родных краях песок почти всегда желтый, словно золоченый. Здесь берег другой.

Путь из поросших соснами предгорий к морю занял около двух часов. Найк почувствовал боль от ожога через полчаса после того, как они вырвались из стен колонии. Очевидно, адреналин схлынул — и боль, как незваная гостья, нагрянула, не обрадовав. Они не сразу нашли аптеку, только в третьем по счету поселке. Идти в травмпункт Найк отказался, заявив, что, мол, пустяки, слабенько как-то жег его Константин. Никс тоже это было непонятно: выходит, Константин не хотел Найку смерти? Но почему тогда без зазрения совести убил чтеца? Может, он не знал, что Абеляр — последний?

Смерть Абеляра никак не давала Никс покоя. Может, у Абеляра с ее отцом была какая-нибудь давняя вражда? И почему Абеляр не применил на Константине свои способности чтеца? Почему он пытался выиграть одним огнестрельным оружием и скоростью? В скорости он Константину проиграл. Может, действительно, они уже сталкивались, и разум блудного папашки защищен от магии этого конкретного чтеца?