Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

— Нет, если не говорить об крайностях. Они дают силу отрицать.

— Тогда в чем ваш ответ, Раэст?

Клыки Джагута тускло сверкнули, когда Раэст улыбнулся. — Я намерен дерзнуть и создать новую цивилизацию, учтя наследственные пороки ее форм. Да, я постараюсь свершить невозможное. Увы, уже предвижу исход, впадая в разочарование и даже отчаяние. Нужно признать возможность — хотя кто посмеет? — что мы, несовершенные твари, обречены на неудачи в построении общества праведности, свободы, равновесия, соразмерности духа и разума. Общества, лишенного тирании мысли и дела, не ведающего беспричинной злобы и природных грехов, будь то зависть, жадность или жажда господства.

Ханако всматривался в костер, заледенев от жестоких слов Джагута. — Но, Раэст, разве мы не можем попытаться?

— Попытка означает готовность принять свои пороки и служить ради их уничтожения. Попытка, Ханако, начинается с признания пороков, что требует смирения… тут мы возвращаемся к интеллекту, убежденному в своем превосходстве — не только над сородичами, но над всей натурой. Поэт Тисте, Галлан, некогда отлично сказал: «Берега не мечтают о вас». Знаешь эту поэму?

Ханако покачал головой.

— А уловил ты смысл строки?

— Природа посрамит любое наше заблуждение.

Раэст кивнул, глаза сияли в свете костра. — Смирение. Ищи ее в себе, будь скептиком по отношению к своему превосходству, как разум скептичен ко всему, кроме себя. Поверни вовнутрь способность критики, изучай с безжалостным упорством — и тогда поймешь истинный смысл мужества. Такая смелость позволит встать на колени, вновь подняться и начать сначала.

— Вы описали путешествие бесконечное, Раэст, и существо, готовое испытать самую суть своей натуры.

— Я описал хорошо прожитую жизнь, Ханако. Описал достойную жизнь. — Тут он швырнул палку в огонь. — Но увы, мои слова не для юнцов. И все же они могут отозваться эхом в грядущие годы, вернуться в нужное время. Потому и предлагаю их тебе, Ханако.

— За дар этой ночи, — сказал Ханако, — благодарю вас.

— Дар едва ли понятый.

Тел Акай услышал лукавство в голосе Джагута, и слова не показались обидными. — Правда, Раэст.

— Бегущих-за-Псами посетило редкое видение, когда они сказали: «В пламени очага мы видим и свой подъем, и свое падение».

— И пепел поутру?

Кривой рот Джагута изобразил горькую усмешку. — Пепел… о да. Никто его не видит. Так никому из нас не дано, вспомнив прошлое тепло, согреться памятью, и никто не знает, каково родиться и на что похожа смерть. Пепел… он говорит, что нечто сгорело, но какова форма той вещи? От тех, что горели неистово, остается лишь груда золы, и ветер быстро ее разносит.

— И нет надежды что-то унаследовать, Раэст?

— Надейся изо всех сил. Ищи и проси. Но что прочтет будущее по оставленному тобой позади — не нам решать. Если это не смирит нас, то что же?

— И все же, — сказал Ханако, — я странствую, чтобы найти ищущую смерть армию, готов вести войну, в которой не может быть победы. Сердце жаждет неудачи и грезит о славе.

— Не сомневаюсь, ты это найдешь.

— Расскажите об Азатенаях.

— Все на подбор жалкие развалины. Не ищи совета Азатенаев.

— Как вы прошли по дну озера, неся доспехи?

— Как? Несколько шагов среди туч ила и наверх, потом снова вниз, и еще несколько шагов. Грязная работенка, скажу я тебе. Там целый лес, все спутано. Круги из кострищ, словно язвы. Предательские провалы. Пни и чрезмерно любопытные рыбы. Кусачие угри. Бывали дни и получше. — Раэст встал. — Сон манит.

Но Ханако еще не закончил с нежданным гостем. — Раэст, вы можете исцелить Эрелана Крида?

Джагут помедлил, прежде чем ответить. — Нет. Я сказал: кровь либо убьет его, либо нет, однако выскажу предупреждение. Родичи сраженного дракона узнают твоего друга по запаху драконийской крови. Некоторые захотят продолжить давние споры.

Ханако уставился на Раэста. — За нами будут охотиться?

Джагут пошевелил плечами: — Вас ожидают веселые дни, Тел Акай.

* * *

Свет зари крался по восточным склонам гор; Гарелко, старший из мужей Лейзы Грач, подошел к туше дракона и ударил ногой. Откуда-то снизу зашипели вонючие газы. Закашлявшись, он попятился.

Из сложенной на скорую руку хижине для ночевки, почти сразу за урезом воды, донесся хохот Реваста. Сидя на пороге, он смотрел, как Гарелко заходит в воду, чтобы подобраться к другому боку.

— Ай! — завопил Гарелко и уставился вниз. — Вода кишит кусачими раками!

Татенал появился с пляжа, таща очередное поваленное дерево. Слыша вопль Гарелко, остановился и поднял глаза. — Ты преследуешь бедное животное, словно волк добычу. Оставь то, что не тебе принадлежит. Или ты решил доказать ваше родство по вони?

— Погоди! — крикнул Гарелко, всматриваясь под ноги. — Что я вижу? Ах, лишь обглоданные косточки любопытства Татенала. Судя по всему, оно было меньше пташки. Слышишь щелканье клешней, о брат по судьбе? Как? Оно должно было досаждать тебе всю ночь.

— Какие истины открыл тебе дохлый зверь?

— Многие истины, Татенал. — Гарелко пошел на берег. — Внимательно изучив бесчисленные детали, я заключаю, к примеру, что не дракон сложил погребальную пирамиду, в которой лежит секира Реваста.

— Неужели? Может, он сам себе череп проломил?

— Готов спорить, эта честь принадлежит Эрелану Криду.

— О, сколь проницателен старый Горелко! А ты уверен, что прожорливые раки не устроили засаду, когда раненый зверь полз на отмель?

— Насмешливые слова, Татенал, соответствуют степени твоего невежества. Я ощутил укусы клешней и говорю: лишь дурак недооценивает их зловредную эффективность.

— Или только глупый дракон, — предположил Реваст, вылезая из хижины на берег. — Татенал, вижу, ты подобрал еще одно дерево. Добавишь к другим семи, чтобы у нас получилась опрятная куча?

Татенал скривился. — Сон был очень реальным, щенок. Говорю тебе, мы были в шаге от утопления, и не построй я корабль, благословенный прозрением, мы могли бы уже умереть.

— Умереть в мире твоих грез?

— Кто скажет, что подобным мирам недостает правдоподобия, Реваст? Да это королевство может оказаться вместилищем драгоценнее наших, и если мы умрем там, проснемся с мертвыми очами и неутолимым влечением к похоронной одежде. Унылой и претенциозной: вот как можно описать твои модные пристрастия, но не мои!

— Ладно, Татенал, — отозвался Реваст, — можешь сооружать свое бревноспасение, но только во сне, в мире, где оно поистине необходимо. — Он обвел жестом вывороченные с корнями деревья, окружившие стоянку. — Эти тебе не помогут, если только ты не видишь корабль, способный оседлать воды реальные и воображаемые.

— Мудро отмечено, — вставил Гарелко, смотревший на Татенала с долей скептицизма. — Но я уже отметил это раньше всех, ибо самый старый и потому самый мудрый. Может быть, в словах Реваста сквозила не мудрость, но юношеская торопливость, что стремится в места очевидных нелепостей, особенно когда трудиться должны будут другие.