Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

Он был моим».

Песня Прока сбилась и заглохла, ибо лекарь забыл слова. Ялад — ныне страж ворот — встал со стула около кухонной двери и набрал дров для очага. Она ответила на усталую улыбку своей, такого же сорта.

Домовые клинки располагались в каждой комнате, охраняли входы в личные покои. В некотором смысле абсурд. Девицы прячутся в укромных местах, однако Айвис заверил, что они могут выцарапать их в любое время. Но этот миг откладывается до возвращения лорда Драконуса. «И тем временем мы живем в страхе перед двумя испорченными девчонками».

Подкормив пламя, Ялад подсел к Сендалат и вытянул ноги. — Приятное тепло, верно?

Прок нашел другую балладу, начав петь громко и энергически, качаясь на стуле в такт неслышимому музыкальному сопровождению; держащая пивную кружку рука вздымалась и опускалась, отмеряя ритм.

Ялад вздохнул, морщась. — Никогда не удивлялись, миледи, почему столь многие наши песни лишь тоскуют по утраченному или тому, что и не было никогда нашим?

«Нет. Не так». — Наш славный лекарь, сир, не случайно выбирает наиболее звонкие песни, дабы командир Айвис не явился в самое неподходящее время, дав всем увидеть краску стыда на лице.

— Он был резок с вами, миледи. Вы наверняка поняли.

— Разумеется, но его резкость меня очаровала, страж ворот.

Ялад улыбнулся. — От такого он совсем покраснеет. — Сержант не спеша покачал головой. — Айвис такой же старый, как я. Не ожидал увидеть в нем нерешительность. Ваши чары, миледи, сделали его юным… но нам, что служат под его началом, стало куда неуютнее.

— Я не хотела бы видеть, как подрывается его авторитет, — нахмурилась Сендалат. — Посоветуйте же, если угодно, как бы мне приглушить свое очарование, если таковое вообще имеется.

— Не могу, миледи, — ответил Ялад, — да и ни один мужчина и помыслить не может об уничтожении таких природных даров.

Она глядела, почти прикрыв глаза. — Сир, вы отлично освоили придворные любезности. Или это не просто любезности?

— Нет, — возразил он. — Я хорошо понимаю свое положение, и особенно ваше, миледи. Но мы переживаем очередное мрачное время, ища удовольствий где только можно.

Она не отводила взгляда. — Завидую вашему здравомыслию, сержант. Если во мне есть очарование, то какое-то детское. Жизнь в убежище делает мелким внешний мир. Слишком часто невинность оказывается наивностью. Оказавшись выброшенным в большой мир, такое существо обнаруживает себя невежественным и потерянным.

— Ваши признания смущают меня, миледи.

Она повела рукой: — Чепуха. Я стояла на башне, следя за гибелью слишком многих мужчин и женщин. Никогда не думала, что война придет так близко, перестав быть «событиями» на дальней границе. Теперь она шагает по родным почвам, делая их странными и чужими. — Она вздрогнула, потому что полено вдруг пошевелилось в очаге, подняв облако искр. — Нехорошо это, — добавила она, — когда стены дышат и даже моргают.

— Вы в безопасности, миледи, — заверил Ялад. — Если нельзя по-другому, выморим их голодом.

Беседа была прервана подошедшим Проком. Он прекратил петь, подтащил третий стул и шлепнулся, тяжко вздыхая. — Можно снять кору с бревна, и ничего не случится, — сказал он, кивая сам себе. — Но сдерите кожу с живого тела и ах, накренятся целые миры. Мы дрожим, мы ранимы. — Он улыбнулся Яладу. — Я веду войну с раненой плотью, сир, чтобы исправить ее. Но вы, с вашим мечом у пояса… вы заставляете истекать кровью даже деревья.

Ялад нахмурился. — Говорят, Прок, жрецы обнаружили исцеляющее волшебство. Его называют Денал. Может, вы тревожитесь оттого, что устарели?

Нездорового оттенка лицо Прока расцвело в улыбке. — Солдатам этот риск не грозит. Устареть. — Он растянул слово, пробуя на вкус и, похоже, ощутил горечь. Откинулся на спинку стула, подняв кружку. — Я пропитался этим колдовством. И гадаю, с кем же заключать сделки, внезапно обнаружив в руках неведомую силу. Вообразите будущее, в коем возможно исцелить всё, любую болезнь и любую рану. Если огонек жизни еще дремлет в теле, мы спасем дурака. Вот вопрос: а стоит ли?

Сендалат метнула взгляд Яладу и ответила: — Почему нет, лекарь? Склонна думать, в таком будущем вы найдете ответ своему желанию исправлять, лечить сломанное, исцелять больных и раненых.

Он чуть склонил кружку в ее сторону. — За переполненное будущее, подходящий тост.

Она смотрела, как он пьет. — Даже магии неподвластна смерть.

— Вполне верно, — признал он. — Мы лишь оттягиваем момент. Денал становится обманом, миледи, позволяет наслаждаться мгновением, откладывая проблему. Удлиняется не только жизнь, но и страдания неудач, ибо мы ошибаемся и проваливаемся, и так должно быть. Ялад воюет, познавая победы и поражения. Атакует и отступает. Война может на время окончиться. Но целитель знает лишь отступление, и каждый шаг горек, и земля пропитана кровью.

— Значит, магия есть благо. Да, божественный дар.

Он встретил ее взор, и в покрасневших глазах она вдруг прочитала свежую боль. — Так почему, миледи, она так горька?

— Скорее горчит вино, Прок, — слегка улыбнулся Ялад.

Лекарь поглядел на сержанта. — Да, точно.

Тут появился командир Айвис, стягивая тяжелый плащ. Чуть помедлил, оглядывая собравшихся, бросил кратчайший взгляд на Сендалат и направился в кухню.

Айвис последнее время редко присутствовал на ужинах. Привычка бродить за крепостной стеной отнимала у него половину ночи. Однажды Сендалат, готовясь ко сну, подошла к окошку своей комнаты и увидела, как Айвис смотрит на могилы убитых дочерями Драконуса. Ей почему-то подумалось, что внимание воина обращено на могилу Атран, прежней лекарки. При жизни она обращала на него внимание, что Айвис подчеркнуто игнорировал, как будто удовольствия жизни не подобали его положению и работе. Сендалат подозревала: ныне он сожалеет о прежнем высокомерии.

— Интересно, — подумал вслух Прок, когда командир ушел, — нужен ли глаз хирурга, чтобы понять снедающие мужчину проблемы, если он сделал притворство профессией.

— Подобные мысли держите при себе, — буркнул Ялад.

— Простите, страж ворот. Вы весьма правы. Но поймите: я не хвастаюсь благословением. Такой дар ранит получателя, и он скорее готов отвергнуть, нежели принять бремя. Но тогда в чьи руки оно попадет?

— Денал вполне безбожен? — спросила Сендалат.

Прок вздрогнул. — Вообразите: власть моих рук над жизнью и смертью приходит не от божества. Как жадно стремимся мы к чудесам, как хотим сделать их привычными и легкими — словно шнурки завязать. Но чем больше чудес мы минуем, тем… бледнее становится мир.

— Почему не ярче? — удивилась Сендалат. — К чему боги, если грядущее несет нам великие силы?

Он заморгал. — Думаете, боги предлагают нам лишь иллюзию сделки, миледи? Каждый миг мы беседуем с миром и он нам некоторым образом отвечает — если потрудиться и услышать. А теперь отрубите ему язык. Отстраните от участия в диалоге. Что ж, продолжать разговор было бы глупостью, верно? Молитва без ответа рожает лишь глухое эхо. — Он подался вперед, бережно ставя кружку на помост у камина. — Хуже, если ответный шепот принесет полную нелепость. Я верю, миледи, что культы и религии часто создаются без нужды, только чтобы заглушить тишину обезбоженного мира, а стал он таковым лишь потому, что мы не вслушиваемся. Вместо простого смирения приходят заповеди и законы, борьба и уничтожение полчищ самозваных или выдуманных врагов. Делай то, не делай это. Почему? Потому что так сказал бог, и всё. Но говорил ли бог или звучало искаженное эхо смертных пороков и ошибок, пополняя список святых пророчеств?