Наоми Новик - Выкорчеванная

— Она ничего такого не хотела, — храбро-прехрабро сказала Кася, чего я не сумела сделать ради нее. Хоть и дрогнувший ее голос прозвучал громко, а я, уставившись на этот шарик, дрожала словно заяц: — Пожалуйста, милорд…

— Умолкни, девочка, — произнес Дракон, и протянул руку ко мне: — Бери.

— Мне… что? — испугалась я еще сильнее, словно он швырнул его мне в лицо.

— Не стой как идиотка, — ответил он. — Бери.

Моя рука дрожала так сильно, что когда я подняла ее, то все, что мне удалось, несмотря на страх, это смахнуть шарик с его пальцев. Его пальцы показались лихорадочно горячими. А шаровая молния оказалась холодной как мрамор, и ничуть мне не навредила. Облегченно вздохнув, я взяла ее пальцами и начала разглядывать. Дракон с раздраженным видом уставился на меня.

— Что ж, — весьма невежливо буркнул он, — стало быть, это ты. — Он отобрал у меня шарик и на мгновение сжал его в кулаке. Тот исчез так же быстро, как появился. Дракон повернулся и сказал, обращаясь к Данке:

— Пришлите дань, когда сможете.

Я так ничего толком и не поняла. Думаю, никто не понял, даже мои родители. Все случилось настолько быстро, а я так полностью была ошарашена тем, что привлекла к себе его внимание. Я даже не успела обернуться, чтобы попрощаться с родителями, как он ухватил меня за руку. Только Кася дернулась. Я обернулась к ней и заметила, как она тянется ко мне на защиту, но Дракон нетерпеливо дернул меня за собой, и я, неловко спотыкаясь, провалилась за ним в дыру в воздухе.

Когда мы очутились по другую сторону, я прижимала вторую руку ко рту, чтобы сдержать рвоту. Когда он отпустил мою руку, я рухнула на колени и, не глядя, опустошила желудок. Я услышала сдавленный вздох отвращения, поскольку заляпала носки его элегантных длинноносых сапог, и он сказал:

— Пакость какая. Хорош тужиться, девочка, и прибери эту мерзость. — Он ушел прочь под разносившийся эхом стук каблуков и пропал.

Сотрясаясь, я просидела на месте, пока не убедилась, что больше ничего не случится. Затем вытерла рот тыльной стороной ладони и огляделась. Я сидела на каменном полу, и не просто на каком-то, а из великолепного белого мрамора с тонкими ярко-зелеными прожилками. Комната, где я очутилась, оказалось небольшой, круглой формы с узкими стрельчатыми окнами, расположенными слишком высоко, чтобы в них выглянуть. А прямо над моей головой потолок резко сужался и сходился в точку. Я была на самом верху башни.

В этой комнате не оказалось вовсе никакой мебели, и ничего подходящего, чтобы вымыть пол. Наконец, я использовала для этого подол собственного платья. Все равно оно уже было испорчено. Посидев еще некоторое время, все больше трясясь от страха, хотя ровным счетом ничего не происходило, я решила потихоньку выбираться. Вообще-то я бы предпочла какой-нибудь другой путь, чем тот, которым воспользовался Дракон. Но вариантов не было.

Впрочем, он давно ушел. Короткий коридор был пуст. Под ногами оказался точно такой же холодный мрамор, освещенный неприятно ярким белым светом из свисающих светильников. Да и лампами это нельзя было назвать — просто большие куски гладкого камня, светящиеся изнутри. Впереди находилась единственная дверь, а за ней арочный свод, ведущий на лестницу вниз.

Я приоткрыла дверь и опасливо выглянула. Лучше так, чем бросаться в неизвестность. Но за дверью оказалась всего лишь крохотная пустая комнатушка с узкой кроватью и умывальником. Напротив находилось большое окно, в котором был виден кусок неба. Я юркнула к нему и перегнулась через подоконник.

Башня Дракона возвышалась у подножия холмов на западной границе его владений. К востоку раскинулась вся наша долина, все деревни и фермы лежали как на ладони, а также в окно было видно все серебристо-голубое течение Веретянницы с бегущей вдоль нее пыльно-бурой дорогой. Дорога и река шли бок о бок через все владения Дракона, исчезая между деревьев и вырываясь на свободу за границей деревень, пока дорога не пропадала прямо на границе темной спутанной громады Чащи. Река проникала в его глубь в одиночестве и растворялась в нем, не возвращаясь обратно.

Еще здесь была Ольшанка. Город раскинулся прямо у Башни, здесь по субботам собиралась Большая ярмарка. За Ольшанкой, Пониз и Радомско приютились на берегах окрестных озерец, а еще дальше Дверник с его широкой зеленой сельской площадью. Я даже могла рассмотреть большие белые столы, накрытые для праздника, на который не захотел остаться Дракон. Я опустилась на колени, склонилась лбом на подоконник и заплакала.

Но матушка не пришла меня утешить, погладив по голове, и не обнял, утирая слезы, смеющийся отец. Я проплакала до тех пор, пока от всхлипов не заболела голова, кроме того я замерзла и одеревенела сидеть на холодном и болезненно жестком полу, у меня тек нос, но нечем было его вытереть.

Я снова воспользовалась подолом платья, и, чтобы собраться с мыслями, присела на край кровати. Комната была пустой, но аккуратной и отлично проветрена, словно ее только что оставили. Возможно так оно и было. Другая девушка провела здесь в одиночестве десять лет, глядя на долину в окно. Сейчас она уже отправилась домой, чтобы попрощаться с семьей, так что эта комната теперь моя.

Напротив кровати находилась единственная картина в огромной золоченной раме. Какая-то нелепая, слишком большая для крохотной комнаты и даже не настоящая картина. Так — широкая светло-зеленая полоса, серо-бурая по краям с одной яркой серебряной-голубой, широко извивающейся линией по середине и сходящимися к ней от краев серебристыми линиями потоньше. Я таращилась на нее, гадая не магия ли и это тоже. Ни разу не видела подобной штуки.

Вдоль серебряной линии на знакомом расстоянии были нарисованы круги, и спустя миг я вдруг поняла, что картина изображала долину, только плоской, словно с высоты птичьего полета. Серебристой линией была Веретянница, сбегавшая с гор к Чаще, огибая деревни. Цвета были яркими, краска глянцевая и нанесена тонкими мазками. Я почти видела волны на реке, блики солнца на воде. Картина притягивала взгляд и так и просила: глядеть на нее и глядеть. И все же, она мне не нравилась. Картина словно запирала живую долину в ящик, ограничивала ее, и ее вид напоминал мне о собственном заточении.

Я отвернулась. Не похоже, что я смогу остаться в комнате. Я совсем не завтракала, и даже не притронулась вчера к обеду — на вкус мне все казалось тленом. Казалось бы, теперь, когда со мной случилось худшее из того, что я могла себе вообразить, аппетит и вовсе должен был пропасть, ан нет — мне до рези в животе хотелось есть, а в Башне не было ни единого слуги. Так что никто, кроме меня не сможет приготовить мой обед. И тут меня посетила другая скверная мысль: «вдруг Дракон ждет, что я приготовлю обед и ему?»