Ирина Северная - Безупречный элемент (СИ)

Фреда, не отрываясь от губ любимого мужчины, сняла с него темные очки, и, нащупав рукой стоящий рядом консольный столик, положила их туда.

Фреда скорее почувствовала, чем увидела, как между его бровей пролегла хмурая складка, и он опустил веки.

— Я люблю тебя, — прошептала она ему в губы и провела пальчиком по глубокой морщинке на чистом лбу мужа. — Люблю все в тебе…

Он обнял ее крепче, зарываясь руками в густые волосы, целовал жадно и горячо, вжимаясь в ее тело.

— Нет цены тому, что ты сделала для меня, и слепота столь малая плата за все, что я получил, — шептал он, обдавая дыханием ее кожу. — Видеть тебя было бы для меня наивысшим счастьем. Но знать, что ты всегда рядом, прикасаться и чувствовать тебя — это несравнимо ни с чем. Это наверняка. Не обман зрения, не сон, не мечта и не видение. Это реальность, которую я не променяю ни на что.

Она тихонько шмыгнула носом и срывающимся от переполнявших чувств голосом проговорила:

— Ну да… и очевидные плюсы имеются — ты не будешь видеть, как я старею.

— А ты увидишь, как старею я, — усмехнулся Рейн.

— Ты уже и так старый. Тебе семь сотен.

— Нет, милая, в этом мире я — новорожденный. Для меня многое в новинку. И будь готова к тому, что я, как дорвавшийся одержимый, кое-чем не смогу насытиться никогда. Например, вот этим… — прошептал он, снова захватывая ее губы жадным ртом.

— Или этим… — его руки проникли под тонкий топ Фреды, легли на грудь, и под теплыми ладонями нежные вершинки мгновенно напряглись. Он погладил нежные упругие соски пальцами, касаясь ласково, с мучительной медлительностью, чуть нажимая. С губ девушки сорвался тихий вздох.

Их руки заскользили по телам, и Фреда снова наслаждалась тем, что чувствует тепло кожи любимого мужчины, слышит звук срывающегося от возбуждения дыхания, а его сердце бьется в унисон с ее сердцем — часто и сильно.

Одной рукой он продолжал ласкать ее грудь, второй приподнял подол длинной юбки, и его ладонь распласталась на трепещущем животе жены. Рука проникла под шелк трусиков, опустилась ниже, поглаживая, чуть надавливая, и пальцы скользнули в шелковую влажность.

— Есть вещи, которые нельзя увидеть, — шептал ей Рейн между поцелуями. — Можно только почувствовать. Например, я всем своим существом чувствую, как ты дрожишь, когда я делаю так…

Он наклонился, лизнул сосок, захватил его губами и потянул, одновременно глубже проникая двумя пальцами в ее лоно, касаясь самых чувствительных местечек в теле жены. Она охнула, запрокидывая голову.

— Я слышу, как стучит твое сердце, и как волнующе ты сглатываешь, когда пытаешься перевести дыхание и сдержать долгий, сладкий стон… Не надо, не сдерживай его. Я хочу тебя слышать. Хочу чувствовать, как ты дрожишь, когда поднимаешься высоко…

Он прижимался к ней, показывая силу своего желания, и Фреда потянулась, расстегнула молнию на черных слаксах мужа и прижала ладошку к твердому члену.

— Пойдем в спальню, — прошептала она, водя рукой по его эрекции, — мы разбудим Леону, если продолжим это здесь…

— Если ты продолжишь делать так, — прохрипел он, накрывая ее руку своей, — до спальни мы не доберемся…

…Кожа Фреды мягкая, гладкая, бархатная, как у согретого солнцем абрикоса. Её слова, и вздохи, и стоны слаще любой музыки на свете. Их тела переплетались, соединяясь в единой потребности быть вместе, чувствовать друг друга, делиться тем счастьем и любовью, что связали их навсегда.

Они лежали в темноте своей спальни с белеными стенами, не размыкая объятий, прижавшись влажными телами.

— Ты вернула меня, и возвращаешь каждый раз, когда мы занимаемся любовью, — шептал Рейн снова и снова, — и я не знаю, чем я заслужил все это. Как выразить то, что чувствую. Что могу дать, кроме своей любви.

— Еще любви. Себя. И детей, — сказала она.

— Детей? Ты хочешь еще детей?

— А ты не хочешь?

— Хочу. Очень. Двоих, по крайней мере, — на лице Рейна улыбка, которую она не видела, но чувствовала по голосу.

— Всего двоих, или еще двоих? — спросила Фреда, поворачиваясь и целуя мужа в плечо, на котором лежит ее голова.

— На твое усмотрение, — усмехнулся Рейн. — Я согласен на любой вариант.

— Они родятся здесь или мы уедем отсюда?

— А вот это стоит обсудить, — он набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул, крепче прижимая к себе жену. — Мне здесь нравится, и работа вполне устраивает. В Центре мной довольны.

— Довольны?! Да ты скромник! Они же вцепились в тебя, как бульдоги! А как только поняли, какие чудеса ты можешь творить… — она вдруг осеклась, словно сказала что-то, не подумав.

Рейн тихо засмеялся.

— Расслабься уже, милая. С чудесами покончено навсегда, осталась чистая наука. Да, ты права, мануальный терапевт моей квалификации, да еще и слепой, редкая находка.

— Иногда я ненавижу твою иронию, — Фреда куснула мужа в твердокаменный бицепс. — И ненавижу тех дамочек, которым ты вправляешь позвонки, а они в это время млеют под твоими руками и беззастенчиво пялятся на тебя. Тебе надо носить форму с длинными рукавами, потому что один вид твоих рук сводит с ума.

— Пожелание учту. Хотя климат здесь не тот, чтобы надевать длинные рукава. Особенно после того, как снова появилась способность потеть, — хмыкнул Рейн. — А дамочки эти всего лишь рабочий материал. И скоро им придется обходиться без меня. Мне предложили перейти в детское реабилитационное отделение, которое открывается на базе Центра. Я почти согласился. Ты не против?

— Конечно, нет, — в восторге воскликнула Фреда.

— Тогда можно подумать о том, чтобы остаться здесь, — отозвался Рейн. — Мне кажется, мы нашли то, что искали.

Он резко развернулся, навис над женой и впился в ее губы долгим поцелуем. Неохотно прервав его, проговорил:

— Как ты смотришь на то, чтобы немедленно предпринять попытку сотворить еще одного малыша?

— Сотворить? — воскликнула Фреда, дрожа от разливавшегося в теле возбуждения.

— Да, сотворить. Каждая жизнь — бесценное творение. Ты и я это знаем лучше многих.

— Я только за. Для меня бесценно все, что связано с тобой.

Не все, что существует в нашем мире соотнесено с ним настолько, что способно воплощаться в понятную и привычную физическую форму. Душа и разум, когда могут прислушиваться друг к другу, сообща распознают много больше, чем можно объяснить на понятном языке, увидеть глазами или почувствовать.

Иногда, в той области, где соприкасаются две из множества существующих реальностей, происходит словно бы остановка некоего движения. В этой точке можно затормозить на время, выйти, как на полустанке, и прогуляться по миру, к которому уже не принадлежишь.

Задержаться ненадолго, а потом снова отправиться туда, где отныне твое место.