Ирина Северная - Безупречный элемент (СИ)

Квадратное, достаточно просторное помещение, стены, обшитые матовыми деревянными панелями. На полу ковер — рукотворное чудо, оттенка «персидская синь» с золотистыми узорами. Некогда это роскошное произведение искусства Вагнер привез из страны, которая в ту пору и звалась еще Персией.

Ковер почти полностью покрывал пол гостиной и отлично заглушал шаги. Обстановка комнаты являла собой смешение стилей и эпох, которые вовсе не диссонировали, а странным образом дополняли друг друга. Современный письменный стол прекрасно смотрелся в паре с креслом эпохи Короля Эдуарда. К дизайнерскому дивану пристроились антикварные столики, рядом вальяжно соседствовал французский сибаритский шезлонг красного дерева с шелковой обивкой, а на стене напротив размещалась плазменная панель.

Вагнер плотно прикрыл за собой дверь, как делал всегда, даже зная, что сюда никто никогда не войдет без его на то позволения. Регент развернул кресло спинкой к письменному столу и уселся в него.

Он смотрел на стену, где в проеме между двумя драпировками из тяжелого аквамаринового шелка, имитирующими шторы на несуществующих окнах, висела картина.

Вытянутое по вертикали полотно изображало фантастический мир, словно поделенный пополам. Нижняя часть — погруженный во мрак пейзаж, хмурая, пустынная долина с острыми хребтами горной гряды на заднем плане. В этом мире не было ни единого источника света, ни звезд, ни луны, и лишь воды реки, пересекающей пейзаж, чуть мерцали слабым отражением невидимого светила. Над этим сумрачным видом простиралось темное и статичное облако-пелена, которое и делило холст на две половины. В верхней части картины было изображено сразу два источника света — солнце и полная луна. Их сияния — яркое золотистое и холодное голубоватое — смешивались, образуя единый слепящий отсвет, заполнявший верхнюю часть полотна, и не способный проникнуть сквозь облако.

Пейзаж замер, застыл в ожидании чего-то. Некой Силы, или Явления, которое возникнет вдруг (или НЕ вдруг) и что-то изменит. Нарушит плотность облачной завесы, пропустив в мир сияние светил.

Или же смешает Тьму и Свет, уничтожив то, что их разделяло.

Эту картину почти пять столетий назад Вагнер купил у одного нищего художника. Талантливый живописец, как это чаще всего и бывает, жил и творил в бедности, а стал признанным и знаменитым лишь после своей смерти. Это полотно, едва ли ни единственное творение, которое было продано им при жизни. Вампир попросил художника кое-что дорисовать и щедро заплатил за приобретение.

Пять столетий он смотрел на полотно, изображавшее мир, поделенный пополам на Свет и Тьму, и ждал, когда придет понимание, что это не просто выдумка художника и не отражение пустых надежд. Символы окружают нас, и могут быть буквальны и однозначны, явственно указывая на тот смысл, который в них заключен. Надо лишь уметь увидеть и прочесть.

Он понял и поверил почти сразу, как только увидел её. Никакого сомнения, никакого отторжения.

Никаких терзаний на тему «Я не должен. Такого не может быть. Это противоречит моей природе». Он никогда не пытался с ходу отвергнуть или трансформировать то, что изначально возникло внутри него самого, а не где-то вовне.

Не спешить, прислушаться, осознать.

Смотря на нее, он не спешил, прислушивался, осознавал. И понимал, что возникшее не было новым чувством, возвращались какие-то уже знакомые ощущения. Забытые, истончившиеся почти до полной невидимости и неосязаемости, но еще существовавшие. Они оставили четкий памятный след, как поросшую травой дорогу, по которой очень долго никто не ходил.

Проведя в ипостаси вампира семь столетий, Рейнхард Вагнер не раз убеждался в правоте не самой популярной среди его сородичей концепции: абсолютно все в этом мире рано или поздно затронут перемены. Любое существование — это действие. А если имеется действие, значит, есть энергия, которая это действие вызывает. И эта энергия может меняться, а еще ею можно научиться управлять. Примерно так же, как он научился владеть магией. Магия составляла часть его сущности, но не смешивалась с ней, являясь чем-то отдельным, как мастерство владения оружием или иным, отточенным до совершенства навыком.

Если есть на свете что-то, ради чего стоит подключить всю свою решимость и упрямую веру в собственную правоту, так именно этим и стала для Вагнера встреча с Фредой.

Тогда, у Крауса, он мысленно вознес благодарность своим непроницаемо темным очкам за то, что может смотреть на нее, не пряча взгляд. Он умело носил маску, но глаза могли выдавать.

Дерзкая, отважная, похожая на цветок на длинном стебле. Копна поразительно густых, непослушных волос, цвет которых был бы заурядным и невыразительным — просто темно-русым — если бы не их изумительный мягкий жемчужный отблеск и почти выбеленные, будто выгоревшие на солнце, кончики. Глаза сияли на смуглом лице — яркие, дымчато-зеленые с чуть более темным ободком радужки.

Она была испугана, и он подошел и прикоснулся к ней, положив ладонь на голову. Мягкое касание, успокоившее девушку и забравшее у нее боль, внешне выглядело уверенным, деловитым и властным, как часть обряда посвящения в рыцари. На самом же деле он почувствовал прилив самого настоящего благоговения просто от того, что может коснуться ее, ощутить тепло, и в ответ на живой трепет, успокоить, передать часть того, в чем она на тот момент более всего нуждалась. Без колебаний он сделал это и осознал, насколько все правильно.

Он шел сквозь время, ревностно поддерживая в себе то, чем особенно дорожил. Нет, это не просто какие-то остатки человеческой сущности. Это нечто более ценное, весомое и вечное. То, к чему в той или иной степени стремится и чему готово подчиниться все, существующее на земле — умение любить и ценить этот дар.

Но помня, как легко можно потерять то, что особенно дорого, Вагнер защищался наиболее верным способом, применяя отточенное веками мастерство — притворяться и скрывать.

Совсем как то темное облако на картине скрывало свет.

И он должен научить Фреду поступать также. Она должна овладеть своим даром, раскрыть и подчинить его. А подчинив, скрывать ото всех, кто мог захотеть этим даром воспользоваться.

…В иллюминаторе видны только облака. Подсвеченные ослепительным солнцем, они казались фантастически прекрасным ландшафтом волшебной страны, и где-то там, скрытый от глаз среди сияющих холмов, возвышался замок Фата Морганы…

Фреда отключилась от внешних раздражителей: гудения турбин, гула голосов, приглушенного визгливого смеха, раздававшегося откуда-то с задних рядов, шумного сопения соседа, дремавшего в кресле справа.