Тори Халимендис - Самая темная ночь

— Значит, я не ее дочь? — мне стало отчего-то грустно.

— Быть может, что и ее. Отметина ведь и знаком отцовского рода оказаться может.

О странном пятнышке на руке матушка Сузи настрого приказала мне никому не говорить. И пусть я не понимала причины запрета, но ослушаться приказа не смела.

Изредка, после долгих уговоров матушка доставала из сундука оставшиеся после незнакомки драгоценности и позволяла мне ими полюбоваться. Играть украшениями мне и голову не могло прийти: для игры у меня были незамысловатые куклы, сработанные местным умельцем, одноногим Томасом. Ноги он лишился, по его словам, в жестокой схватке с акулой, оставшейся после встречи с отважным рыбаком одноглазой.

— Я без ноги, она без глаза, — балагурил он по праздникам, опрокинув стаканчик-другой. — Справедливость, она есть на этом свете.

Прочие рыбаки, правда, шептались за его спиной, что не было никакой справедливости в море, как не было и самой схватки, обраставшей в пересказе Томаса все новыми подробностями с каждым последующим стаканом. Якобы удалось бедолаге спастись от верной смерти по чистой случайности, и он, лишившись только ноги, дешево отделался. Как бы то ни было, но первый месяц после произошедшего с ним несчастья Томас пил крепко, а затем взялся за ум и принялся мастерить разные безделицы. Нехитрыми игрушками играла вся деревенская ребятня, а у мастера всегда была еда на столе, дрова в поленнице и одежда в сундуке. Да и монеты водились на то, чтобы по праздникам выпивать в единственной на всю деревню корчме.

Так что играла я грубо сделанными игрушками, а вот украшения готова была рассматривать часами, изредка поворачивая их так и эдак, осторожно прикасаясь самыми кончиками пальцев. И дело было не только в изысканной красоте изделий, но и в том, что только они тонкой ниточкой связывали меня с моим прошлым, с моим настоящим именем и моей настоящей семьей. Мне мечталось, что однажды я разгадаю тайну своего рождения, найду своего отца (в то, что незнакомка, лежащая на погосте — моя мать, я в глубине души была твердо уверена), который, конечно же, окажется человеком богатым и уважаемым. Отец, разумеется, обрадуется вновь обретенной дочери, которую он давно и безуспешно искал, и заберет нас с матушкой Сузи в свой дом, огромный, просторный и светлый. Потом они с Сузи полюбят друг друга — а как же иначе? ведь Сузи такая замечательная! — и поженятся. И даже, быть может, родят мне братика или сестричку. Такие мечтания посещали меня всякий раз, как я любовалась переливали драгоценных камней на скатерти из беленого полотна в небольшой горнице.

Серьги были длинные, витые, с крупным камнем зеленого цвета в форме слезинки на конце. Браслет был усыпан такими же зелеными камнями, но меньшего размера, а еще прозрачными, отражающими солнечные лучи и рассыпающими их разноцветными бликами — эти камешки были совсем крохотными. Матушка Сузи пояснила мне, что зеленые камешки называются изумрудами, а прозрачные — бриллиантами.

— Какие они красивые! — восхищалась я, рассматривая драгоценные вещицы. — Гораздо красивее, нежели твой браслет с кораллами. Почему ты их не носишь? Таких нет ни у кого в Бухте-за-Скалами.

— Потому и не ношу, что ни у кого нет ничего подобного, — грустно улыбалась Сузи. — И ты носить не будешь. В нашей деревне такие вещи могут вызвать лишь черную зависть, ведь никогда никто из рыбаков не наловит достаточно рыбы, чтобы купить хоть один такой камень. Да что рыба — продать всю нашу деревню, с домами и козами, со всем добром — все равно не хватит на эту пару серег.

— Они такие дорогие? — изумлялась я, а матушка кивала.

— Очень дорогие.

— И если бы мы их продали…

Но тут матушка обыкновенно обрывала меня.

— И в мыслях такого не держи, Лесса! В деревне ни у кого не достанет монет купить эти вещи, а в городе никто не поверит, что таким богатством может обладать простая деревенская жительница. Обвинят в том, что украла, отнимут драгоценности да еще и высекут плетьми, как воровку. И думать забудь о том, что украшения можно продать!

Я, как правило, соглашалась. На самом деле мне вовсе не хотелось расставаться с драгоценностями покойной незнакомки.

Серьги и браслет я рассматривала первыми, оставляя напоследок кулон. Изящная вещица на витой цепочке завораживала меня. Изображал он морскую звезду, густо усеянную небольшими прозрачными камешками — бриллиантами. Стоило на него упасть лучу света, и мне начинало казаться, что лучики-щупальца шевелятся, подрагивают. О том, что такое дивное чудо можно примерить, надеть на шею, я и помыслить не могла. Вещица казалась живой, и я иной раз воображала, что моя настоящая мать сумела каким-то немыслимым образом заключить в нее частицу своей души, дабы присматривать за мной и после смерти.

Хоть драгоценности и лежали себе свободно на дне сундука, но без спроса я их не трогала. Того, что их могут украсть, матушка Сузи не опасалась — воров в Бухте-за-Скалами отродясь не бывало. Ребятишки могли еще залезть в чужой двор да оборвать яблоню или грушу, а то и куст смородины, чернильно-темной, кисловато-сладкой, за что бывали нещадно драны за уши, ежели хозяева заставали их на месте преступления. Да еще по сей день рассказывали в деревне историю о том, как Люк, тот самый, что некогда обнаружил меня в разбитой лодке, будучи совсем мальцом, стащил со стола у жены старосты сладкий пирог. Почтенная женщина отошла к печи за новой порцией сдобной выпечки, а когда вернулась к столу, то пирога уж и след простыл. Выглянув в окно, она заметила только мелькнувшую за забором черную вихрастую макушку. Да вот только на свою беду Люк, удирая с добычей по улице, имел несчастье столкнуться с самим старостой, возвращавшимся домой с общего схода. Мужик мигом сообразил, где именно мальчонка поживился пирогом, и отшлепал сорванца так, что тот еще день сидеть не мог. И пусть Люк давно уже вырос в высокого плечистого парня, вовсю заглядывавшегося на девиц, а историю эту ему нет-нет да и поминали при случае. Обычно он пожимал плечами и улыбался — дело давнее, мол, все в детстве шалили, но вряд ли напоминания о крепкой длани старосты радовали его.

Помимо небольшого огородика, к работе на котором и я привлекалась с детского возраста, да двух коз, была у матушки Сузи еще одна забота: обучение деревенских ребятишек грамоте. Из рыбаков мало кто мог написать свое имя без ошибок, разве что староста слыл человеком образованным. А Сузи, как овдовела, покручинилась немного да и предложила организовать в Бухте-за-Скалами некое подобие той городской школы, в которой некогда училась сама. Дом для общих сходов в деревне имелся, крепкий, просторный, светлый, совсем нестарый — вот в нем и можно было собирать ребятню для учебы. Многие жители деревни поддержали Сузи потому, что любили ее, а в учебе вреда для своих отпрысков не видели — впрочем, как и особой пользы. Некоторые рыбаки (таких было поменьше) даже обрадовались, полагая, что какое-никакое образование детям необходимо.