Тори Халимендис - Самая темная ночь

Да, в доме Говарда я тоже приучилась пить кофе и даже стала находить его горьковатый привкус приятным. Я позвала Дарку и попросила ее сварить нам бодрящий напиток. Дядюшка, очевидно, не желал делиться со мной подробностями визита графа Солейского. И пусть его рассеянность быстро прошла, и он принялся оживленно обсуждать со мной очередную главу своих мемуаров, но смутное чувство тревоги никак не желало покидать меня. Мне казалось, что теперь нам точно надо ждать неприятностей. Отчего возникло это чувство, я не знала, но убежденность в его правоте все крепла во мне.

Визит молодого Солейского выбил из колеи. За последние пару десятилетий Говард привык к спокойному размеренному существованию, когда каждый последующий день ни чем не отличается от предыдущего. И вот вам, пожалуйста, сначала ему на голову сваливается сиротка с на редкость сильным магическим даром, а затем объявляется наследник Бранвии, нуждающийся в помощи. И если в случае с Алессой бывший маг принял решение без колебаний, то дать однозначный ответ Эрвину и его родственнику пока готов не был. «Старею,» — с сожалением отметил Говард. В дни бурной молодости он с готовностью бросился бы в любую авантюру, да и в зрелости не слишком раздумывал, ежели кому-нибудь требовались его услуги. Теперь же он куда сильнее стал ценить комфорт, как телесный, так и душевный. Но увы — похоже, сохранить ему не удастся ни тот, ни другой.

После рассказа Эрвина смутные подозрения мага переросли в твердую уверенность. Теперь он точно знал, кем была его названная племянница — вот только представления не имел, следует ли об этом знать самой Алессе. Пока девочку заботили только свойственные всем юным мелочи: учеба, подружки, походы в кондитерскую, этот парень, сын сапожника, как его там — Том? Тим? Точно, Тим. Глупышка Лесса полагала, что ее дядюшка ни о чем не догадывается. Или считала его слишком старым?

Пожалуй, не так уж она была неправа. Свою единственную любовь Говард утратил давно, очень давно, причем по собственной же глупости. Поначалу дня не проходило, чтобы маг не сожалел о содеянном, а потом чувства притупись, воспоминания утратили яркость, боль почти затихла. Было — и быльем поросло.

Привезенное Лессой письмо на время всколыхнуло полузабытые чувства, царапнуло зажившие раны. Но ненадолго. И вот он уже прикипел к девочке, как некогда к ее приемной матери, голубоглазой малышке Сюзетте.

Крошка Сузи… Она так походила на свою мать. Говард не отважился спросить у бывшей возлюбленной, кто именно был отцом Сузи — законный супруг женщины либо же сам маг. Более того, он даже не решился проверить свое отцовство при помощи магии. А вскоре и вовсе утратил такую возможность, лишившись своего дара навсегда. В любом случае Сюзетта магическую силу не унаследовала — что, впрочем, ни о чем не говорило. И у магов рождались дети без дара.

Знала ли Сузи об отношениях, что некогда связывали Говарда и ее мать? Вероятно, догадывалась, но вопросов не задавала. И никогда не интересовалась, отчего друг семьи из всех детей выделяет именно ее, балует, дарит дорогие подарки. Странное дело, но мужчина, официально считавшийся отцом девочки, не чинил Говарду никаких препятствий. Впрочем, в верности жены он был уверен, а что касается девочки — возможно, он-то точно знал, чей именно она ребенок. Да и был он человеком с определенными странностями, пусть и принадлежал к хорошему роду, и обладал немалым состоянием.

Маг прекрасно понимал, отчего его любимая Лиретта выскочила за первого же, кто сделал ей брачное предложение. Он помнил, что именно такую угрозу выкрикнула девушка при прощании, когда Говард уезжал на год. Он отказывался отложить поездку, уверял Лиретту, что заработает столько золота, что им хватит на долгие годы не просто безбедной, но роскошной жизни. Возлюбленная не желала его отпускать, плакала, уговаривала пожениться до отъезда, уверяла, что готова жить пусть даже и скромно, лишь бы с ним вместе — все попусту. Говард желал бросить к ногам любимой состояние и был в своем желании непреклонен. Что же, состояние он заработал, вот только, вернувшись, застал Лиретту мужней женою и матерью крохотной Сюзетты.

Женщина обрадовалась его возвращению, представила супругу старым другом. Непременно приглашала на все семейные праздники, охотно позволяла брать на прогулки Сузи, когда та подросла. И никогда ни словом, ни намеком не напоминала магу о том, что некогда их связывало.

А сам он тоже не осмеливался хотя бы завести разговор из опасения второй раз разрушить жизнь единственной женщины, которую когда-либо любил. И только заботился о ее старшей дочери. Иной раз Говард задумывался о том, изменилось ли бы его отношение к Сузи, знай он точно, что та — не его ребенок? И вынужден был признать, что вряд ли. Вот и Лессу он полюбил, словно она действительно состояла с ним в родстве.

Лесса… Теперь не было никаких сомнений — именно она и есть пропавшая дочь Литора Бранвийского. Кем была ее мать, Говард не знал, как не знали того и Эрвин с Лансом. Но, похоже, бедной женщины уже действительно не было в живых, и именно ее тело предали погребению в крохотной северной деревушке. А Говард теперь мучился вопросом, рассказать ли Лессе правду о ее происхождении или пока повременить. Эрвину он, само собой, ничего не сказал, да и окончательный ответ относительно собственного сотрудничества с Лансом пообещал дать через несколько дней, после того, как примет взвешенное и обдуманное решение. Конечно же, бывший маг был недоволен деятельностью Роланда, но сначала не мешало бы узнать побольше о юном Бранвийском — как бы он оказался не хуже отчима. Старый герцог многое сделал для процветания Бранвии, но неизвестно еще, какие именно качества унаследовал его сын от отца.

Разумеется, если Говард все-таки решит стать на сторону Ланса, то долго скрывать то, кем в действительности является его так называемая племянница, не получится — это маг прекрасно понимал. Потому-то и пребывал весь остаток дня в задумчивости, что явно не осталось незамеченным Лессой. Девушка еще раз попыталась заговорить с Говардом о его госте, но быстро поняла, что поддерживать этот разговор ее дядюшка не желает, и больше к теме визита Эрвина не возвращалась. Разумная, ничего не скажешь.

Граф Солейский повадился приходить к Говарду каждый день. Они обыкновенно запирались в кабинете и о чем-то подолгу разговаривали. Меня присоединиться к беседе не позвали ни разу, впрочем, я того и не ожидала. Ежели мы с Эрвином случайно сталкивались в коридоре, он приветствовал меня неизменно вежливо, но несколько прохладно, и смотрел каким-то странным взглядом. Разумеется, мне было любопытно, зачем он приходит к дядюшке, но я прекрасно понимала, что расспрашивать бесполезно. Оставалось лишь ждать, вдруг Говард решит-таки посвятить меня в свои таинственные дела.