Max Austen - Спаси мою душу

Вместе с холодом в зал пробралась тишина. Матвеевы глаза-звезды пару раз мигнули и уперли взгляд на кулон-пацифик. Олесь подумал, что Матвей приблизился, чтобы обнять его и попросить прощения за слова, но ошибся. Парень с силой дернул пацифик, порвав шнурок. Олесь отшатнулся.

— Тех, кто верит в сказки, земля не носит, — сказал Матвей. — Прими правду. Твоя любовь никому не нужна: все люди мертвы.

Вырвав у Матвея кулон, Олесь выскочил в коридор. За поиском ключа от второй квартиры он слушал вновь ставшую безэмоциональной речь. Матвей говорил о том, что захват власти — единственное действие, способное помочь живым. Живые, по его логике, только маги. Лишь они имеют право ходить по земле. Последнее, что Олесь услышал, прежде чем выйти за дверь, — пощечина Хмылки и ее злое с усталостью на языке «хватит!».

Светлые нити волос рассыпались на коленях. Лейсана не тревожила сон Олеся. Вдвоем они заснули поздней ночью за диванной беседой: Олесь жаловался на непонимание Матвея, а она, как и многих других в свое время, его утешала.

На часах было девять утра. Лейсана зевнула в ладони, потерла веки. Из распахнутого окна донеслось воркование: серый голубь сидел на подоконнике и всматривался в зал. Бессмысленные звуки раздражали. Не исчезни чанк понимать животных, Лейсана узнала бы, голодна ли птица. Пальцы растерли виски, отгоняя сон.

Лилия простым переливанием крови лишилась способностей. Но как? В мире есть вещи, которые невозможно осознать одним лишь мозгом и телом. Вещи куда более глобальные и широкие, которые не может вместить даже самый просветленный ум или компьютер. Ученые никогда не познают природу любви. Ведь то, что люди здесь, на Земле, под ней понимают, лишь крупица той любви, что существует во вселенной. Ее нельзя понять умом. Это любовь ко всему сущему: к людям, природе, ко всем явлениям, происходящим в мире, даже к самому худшему человеку, насильнику, убийце и садисту. Всеобщая любовь — умение принимать как плохое, так и хорошее одинаково ценным и нужным, это ощущение жизни, потому что она — и есть жизнь. И этот ценный дар у Лилии отняли. Или она отняла его сама у себя? Впрочем, Матвей прав: Лейсана с Олесем пока не могут ответить на этот вопрос. Как и на вопрос о связи между утерянным чанком Лейсаны и экспериментом над Лилией. Интуиция подсказывала, что связь есть.

— Олесь! А ну поднялся!

Парень попытался встать, но упал на ковер. Голубь вспорхнул, забирая с собой мелодию крыльев; вместе с голубем улетел и сон.

— Чего горланишь? — словно с перепоя, хрипло спросил Олесь.

— Пойдем по магазинам — развеемся, отдохнем. Покупки хорошо снимают напряжение, ты ведь знал?

Деньги, которые выделяло Министерство, на странность были приличными и предназначались как раз для шопинга. В памятке магам, которую раздавали каждому новоприбывшему, так и написано девятым пунктом: «Посещение ресторанов, магазинов и развлекательных центров способствует релаксации, снижению уровня стресса, выработке гормонов счастья. Министерство рекомендует посещать различные досуговые заведения ежедневно».

В отделе одежды играла музыка в стиле техно, продавцы-консультанты неспешно бродили между полок и вешалок, вылавливая взглядом появившуюся компанию из трех человек. Особенное внимание уделялось синим волосам Лейсаны. Обыкновенные люди не красят волосы, а тут — нате, пожалуйте — синеволосая. Уж не маг ли?

«Маг я, маг! Уж такова природа: и волосы синими могут быть и глаза неестественной желтизны, как у Марка», — думала Лейсана, чувствуя себя некомфортно под взглядами незнакомцев.

— Ха! Примерь костюмчик! — по обычаю прогремела Хмылка, обращаясь к Олесю. Ее руки держали серую толстовку, капюшон которой имел розовые заячьи уши.

Друг с неохотой взял толстовку, но надевать не стал. Утром он проснулся словно к смерти приговоренный, но Лейсана при помощи Хмылки вытянула его в торговый центр. Для спокойствия Хмылка позвала прогуляться и Матвея, но он лишь с пренебрежением ответил, что нельзя развлекаться, а надо идти на учебу. Сегодня, добавил он, наставник рассказывает о выживании в природе. Варвара же была на пробежке, да Лейсана ее не очень любила.

Заячьи уши не гармонировали с толстовкой. С умением любить люди разучились создавать красивое. Лейсана окинула взглядом висевшие на стенах рубашки и обратила внимание на белую с золотой росписью.

— Примерь лучше ту рубашку! — попросила Лейсана.

Олесь поплелся за ней. Протискиваясь среди полок, он наступил на чью-то ногу и ойкнул. Пред ним стоял двухметровый незнакомец с до неприличия большой мускулатурой.

— Ты слепотня, я не понял? — взбесился он.

— Пр-простите.

Олесь попытался удрать, но незнакомец схватил его за руку.

— Мне твое «п-простите» как туалетная бумага для задницы! Мое тело священно, и сопляки вроде тебя за километр должны обходить! Ты понял? Понял меня!

Хмылка заметила, что незнакомец схватил горло Олеся, и тотчас вступилась за друга. Она вытащила спрятанный за поясом нож и помахала им.

— Эй, лудила, руки от друга ведьмы убрал! Живо!

Лейсана покачала головой. Ей было известно, чем все кончится: качок просто уйдет, никому вреда не нанеся. Если не брать в расчет психическое здоровье Олеся.

После того как хам покинул магазин, Олесь примерил рубашку и согласился купить. Нетерпеливый кассир отругал покупателя за медлительность и попросил впредь их отдел не посещать. Уходил Олесь с опущенным взглядом не куда-то в пол, а себе в грудь. Попытка поднять шопингом настроение другу провалилась, и Лейсана решила действовать по старой, но верной традиции: если все плохо — беги за едой.

В продуктовом отделе они с Хмылкой не спускали глаз с парня. Он старался выглядеть довольным, но удалось ему это лишь один раз, когда в руки попала большая банка с медом. Через пять секунд лицо его сменилось с довольного на огорченное: банка выпала из рук и разбилась.

— Ничего, ничего, — Лейсана приободрила друга.

Прибежавшая на звон сотрудница магазина разоралась и, пригрозив штрафом за порчу товара, стала звать охранников. Жители города, которые поначалу нравились, теперь поражали Лейсану нервозностью и озлобленностью и огорчали, как Олеся.

Хмылку не устроила идея со штрафом, и она вцепилась в красный фартучек сотрудницы, прижала ее к стеллажу, отчего посыпались другие банки.

— Смотри мне в глаза, шаболда перезрелая, — шипела Хмылка, — видишь, как они горят огнем? Я изжарю твое вонючее тело, если ты хоть заикнешься о штрафе или о том, какой парень неуклюжий! Мне противны вы, жалкая, мерзкая перхоть на планете!

Сотрудница, взвизгнув, убежала. Вместе с ней убежала надежда на хороший день. Вот он — озлобленный и примитивный социум, в котором им предстоит жить.