Татьяна Морозова - Дети двух миров

Константин Григорьевич пришел, как и договаривались, ровно в половине второго. Постучав в дверь, он зашел в кабинет Никанора Кузьмича.

— Проходите, Константин Григорьевич, присаживайтесь, — пригласил Полежаев.

— Что-то вы, Никанор Кузьмич, так официально, словно следователь, — попытался пошутить Смирнов.

— Почти угадал. Только не следователь, а судья, зачитывающий приговор.

Шеф разведки сцепил пальцы в замок и опустил голову.

— Что? Мое дело швах?

Подойдя к шкафу, расположенному вдоль стены позади стола, Полежаев открыл одну из многочисленных дверок, и достал оттуда бутылку «Jack Daniel's». Налив пару стопок, он протянул одну Смирнову.

— Держи, виски что надо.

— Раз сам Никанор Кузьмич наливает, значит, мои дела совсем плохи, — хмыкнул Константин Григорьевич, беря стопку. — Что они там придумали? Расстрел или пожизненное?

Выпив залпом, Никанор Кузьмич поставил пустую стопку на стол.

— Не то и не другое, — Полежаев подождал, пока Смирнов не допьет свою. — Даже не знаю, с чего и начать.

— Да не переживайте вы так, Никанор Кузьмич, говорите все как есть, — выдохнул Константин Григорьевич, вытирая губы ладонью.

— Тогда слушай: тебе предписано отправиться за Барьер на поиски Евы в составе международной группы Высших магов. Вместе с тобой пойдут еще шесть человек. Переход будет осуществлен с нашей территории Барьера.

— А не многовато ли?

— Нет. В Магическом мире они разобьются на пары, каждая из которых отправится на один из континентов. Ты же будешь искать ее самостоятельно.

— Я предполагал такой исход, — закивал головой Смирнов.

— Погоди, это не все, — вздохнул Никанор Кузьмич.

— Вот как? Чего они еще понапридумывали?

— Перед выходом за Барьер, маги наложат на тебя заклятье. Тебе придется искать Еву в образе собаки. И если удастся найти девушку, то ты обязан рассказать ей всю правду. Понимаешь — ВСЮ: почему ты отправил именно ее на это задание, чем руководствовался. И если она захочет, то вернет тебе человеческий вид, а если нет… — Никанор Кузьмич развел руками. — То тебе суждено будет провести остаток дней бессловесной собакой.

Закрыв лицо руками. Константин Григорьевич молча принял слова Полежаева.

— Послушай, Костя, ты вправе отказаться от этого. Я пойму тебя, но вот последствия отказа…

Хлопнув руками по коленям, Смирнов резко встал.

— Нет, Никанор Кузьмич, нет. Я не смалодушничаю и приму свое наказание.

— Что ж, я не стану тебя отговаривать, сам понимаешь.

— А то. У меня вопрос.

— Слушаю тебя, — Полежаев налил по второй. — Только давай сперва выпьем.

Взяв стопки, они опрокинули их, не чокаясь.

— Если я смогу говорить с Евой, значит ли это, что буду разговаривать вообще? Так сказать, стану говорящей псиной?

Никанор Кузьмич отрицательно покачал головой:

— Нет, ты сможешь поговорить только с ней, причем единожды.

— Ясно…

— Прости, Костя, — Полежаев печальным взглядом посмотрел на своего бывшего ученика.

— За что, Никанор Кузьмич?

— Прости за то, что помочь не смогу.

— Пустое, Никанор Кузьмич. Вы тут ни при чем, это я закрутил все, мне и отвечать. Как скоро за Барьер? — перешел к делу Смирнов. — Сколько у меня времени?

— На все про все они отвели тебе четыре дня: решить личные вопросы, передать дела. Ты подумай, кто займет твое место в университете, — посоветовал Полежаев.

— А чего тут думать, все дела передам Алле, она грамотный специалист.

— Что ж, одобряю твой выбор, — согласился Никанор Кузьмич.

— Я могу идти? — Смирнову хотелось побыть одному.

— Да, конечно, иди.

У себя в кабинете, Константин Григорьевич закурил.

«Все правильно, все верно. А чего ты ожидал, старый козел, — высказывал себе Смирнов. — Скажи спасибо, что хоть какой-то шанс дали, а то ведь могли и сразу к стенке. И это оказалось бы благородно с их стороны. А могли и попросту превратить в крысу или таракана. Вот началась бы у меня житуха».

Одной сигареты оказалось мало, и он затянул вторую.

«А что, собака очень даже достойное животное. Так сказать — друг человека. Хотя бы вспомнить Лесси или Рекса. Интересно, псом какой породы я стану? Овчаркой или бобтейлом? А может питбулем? Лишь бы не пуделем, терпеть не могу этих кудрявых клоунов. Лучше кем-нибудь массивным, с тяжелой челюстью.

Все не так уж и плохо. В жизни собак тоже есть свои прелести. Как там говорится: Хорошо быть кошкою, хорошо собакою. Где хочу попи…»

Пепел с сигареты упал на стал.

— От, зараза, — Константин Григорьевич смахнул его ладонью на пол и набрал внутренний номер Аллы Феоктистовны.

— Слушаю.

— Алла, привет, это я.

— С приездом, Костя. Когда вернулся?

— Вчера. Зайди ко мне, а. Поговорить надо.

— Сейчас буду. — Женщина повесила трубку.

«Одно только жалко, — Смирнов подошел к окну и открыл форточку, чтоб выпустить на волю весь табачный дым. — В театре через неделю премьера, подведу ведь всю труппу. Представляю, какими словами меня будет вспоминать главреж. Сегодня же позвоню и сообщу ему эту «радостную» новость».

Откуда у него взялась такая непомерная тяга к актерскому ремеслу, Константин Григорьевич и сам не смог бы никому объяснить. Его с детства тянуло под своды храма Мельпомены. В юные годы он принимал активное участие во всех школьных постановках. Учась в университете, посещал кружок актерскою мастерства. Ну, а когда появилась прекрасная возможность играть в профессиональном театре, то тут Константин Григорьевич оказался на седьмом небе от счастья. Он отдавал театру все свое свободное время, и даже когда в университете получил должность начальника отдела разведки, то продолжал играть на сцене с тем же рвением.

Многие его знакомые с недоумением пожимали плечами, когда в той или иной компании заходил разговор о странном увлечении Смирнова. Некоторые коллеги по университету и вовсе покручивали пальцем у виска. Константин Григорьевич знал об этих пересудах, но не обращал на них никакого внимания. Естественно, главных героев он не играл, зато роли второго плана удавались ему на славу. Так или иначе, но Смирнов осознавал, что теперь ему предстоит попрощаться с театром и, по всей видимости, навсегда.

Открылась дверь и в кабинет с встревоженным взглядом вошла Алла Феоктистовна.

— Здравствуй, Костя, — поздоровалась она.

— Рад тебя видеть, — попытался улыбнуться Смирнов.

— Давай выкладывай все начистоту. Что случилось? — тревога окончательно засверкала проблесковым маячком в сознании Аллы Феоктистовны.

— Для этого тебя и позвал, — честно сознался Константин Григорьевич.

Достав очередную сигарету и разминая ее пальцами, Смирнов, не торопясь, со всеми подробностями начал свое повествование. Алла Феоктистовна слушала его, сперва просто вздыхая или расстроенно качая головой, но чем ближе подходил Смирнов к финальной развязке, тем испуганней становились ее глаза. Решение международного Совета вызвало у нее слезы. Она вовсю старалась подавить в себе эмоции. Многолетний стаж работы в разведке научил ее владеть собственными чувствами, но, слушая Константина Григорьевича, подавлять чувства ей удавалось с трудом.