Григорий Давыдов - Гобин поневоле или Изменчивый Мир

— Пять…

— Конченный рагхакк, — вздохнул карлик, закатывая глаза и словно обращаясь к богу: «Ну за что, всевышний?!». — Ты должен был бросить семь, СЕМЬ костей! Куда катится мироздание…

Схватившись за голову, он ухнул пятой точкой на пол, не отрывая взгляда обезумевших глаз от чего-то, что разглядел только он в щели пола, и начал бормотать:

— Вождь нас убьёт, убьёт… И отдаст наши головы боевым шаманам, для украшения.

— Чего это он нас убьёт то?! — Запротестовал держащийся за изменившее цвет ухо зеленокожий.

— А ты сам подумай, кретин! — О, кретин — это уже нормально, это по-нашему. А то рагхакки какие-то… — Мы формулу круга нарушили, жертву духам не в том размере принесли! Нам досталась душа не доблестного героя, или кровожадного убийцы, а этого… юмориста! — Тут он обличительно тыкнул своим когтистым пальцем в мою сторону.

Круг? Жертвы? Досталась душа? Блин, вроде бы и говорят по-нашему, а разобрать всё равно ничего не могу. В голове какой-то бардак, а эффект от той странной жидкости, что ударила мне в голову, похоже, начал отчаливать, уступая место панике. Всё стало возвращаться на круги своя: где я, почему я вообще здесь, кто эти твари, млин?!

— Пшли, — рыкнул карлик, придя в себя и поднявшись с пола, — Доложим обо всём вождю. И молись, чтобы он нас просто изгнал…

Они оба с обречёнными физиономиями утопали вон из помещения, оставив меня один на один с самим собой, разумеется, и не думая отвязывать.

Ну, что ж, представление окончено, занавес падает, зрители рукоплещут. А если серьёзно, то надо о кое-чём поразмыслить.

Я прикрыл глаза, постаравшись сосредоточиться. Прочь панику, прочь сомнения. Будем довольствоваться тем, что имеем, и делать то, что умеем, а именно — думать. Я умер — это однозначно. Иначе бы меня сейчас откачивали в моей комнате, а не допрашивали в какой-то халупе. Тогда где я? Если это рай, то я, мягко говоря, не в восторге: мне ангелов подавай, да прекрасных благоухающих девиц с различными яствами на золотых подносах. А если ад, то можно было что-то и поэпичнее придумать. Хотя, пролежи я в этих натирающих руки и ноги верёвках вечность… Нет, про ад забудем, а вспомним наконец то, что я, чёрт возьми, атеист, и в небесные, и уж тем более подземные сущности как-то не особо верю. Реинкарнация? Ближе к истине, думаю. Хотя, верующий человек бы, наверное, повертел пальцем у виска и сказал, что это так же возможно, как и существование бога. А если я отвергаю его, то почему принимаю переселение душ?

Но то, что это не Земля — гарантия стопроцентная, что-то не припоминаю я на наших просторах никаких зеленокожих остроухих карликов с не самым хорошим чувством юмора. Да и воздух, окружение, даже звуки — всё немножко не то, непривычное, неправильное. Наверное, так ощущает себя турист, впервые приехавший в другую страну. Да, красиво, да, интересно, и, может, что-то, если не всё, у них лучше, чем у него. Но всё-таки он будет понимать, что всё вокруг: не его, чужое. И это засядет в его мозгу неприятным осадком, который никуда не деть. Вот только я в своё время успел поездить по разным странам: в основном из-за особенностей учёбы: узнавал различные быт и культуру разных стран, их историю и особенности. Но ни на Америку, ни на Германию, Францию, Англию или какую-нибудь Шотландию местечко не смахивает: где пропахший бензином и выхлопными газами воздух, а? И вот только не надо мне втирать, что это какая-нибудь деревушка, или нечто вроде того, и воздух здесь абсолютно другой! Да, быть может, он менее вреден, и бла-бла-бла, но всё равно чистым он не будет! Земля уже давно в полном дерьме, и от этого никуда не денешься. А тут… Дышится легко, пускай и довольно непривычно.

И даже если не учитывать эти очевидные вещи, то остаётся ещё одно жирное «НО», которое зачеркнёт все доводы в пользу того, что я всё-таки на родной матушке-Земле.

Что с моим телом?!

Так, снова паника — не надо, успокаиваемся: вдох-выдох… Я попытался расслабиться и ни о чём не думать. Мозг и так уже на грани перегревания, словно компьютер, что работал круглые сутки без передышки. Надо дать ему отдохнуть.

Пока я пребывал в своеобразном астрале, в голове начала формироваться какая-то мысль. Сначала далёкая и непонятная, она стала постепенно собираться во что-то цельное и ясное, заполняя разум и облепляя каждую клеточку мозга. А как только она овладела мной, я открыл глаза. Не было больше ни паники, ни страха. Потому что я понял.

С чего мне вообще волноваться?

Я не хотел жить на Земле? Верно. Мне была чужда тамошняя жизнь? Всё правильно. Я знал, что не нужен тому миру, так если меня принял этот, то почему я должен отказываться от такого подарка? Стоит с благодарностью принять его и просто жить. Ведь я чувствую: мне дышится легче не только из-за чистого воздуха…

Не знаю, сколько ещё я так пролежал. Кажется, даже успел подремать. Но меня отвлёк от этого увеселительного занятия приглушённый голос за стеной:

— Вы… — дальше последовало неизвестное мне ругательство, — Совсем ополоумели?! А ну-ка, ну-ка, наклонитесь ко мне… — я услышал громкий шум, словно заработал пылесос, который, впрочем, моментально стих, — Опять Путничью траву курили?!

Я усмехнулся про себя: что, выговаривают тем двум моим сторожевым псам? Насколько я понял, то, что они перетащили меня в это тело (со сверхъестественной чертовщиной я уже смирился — по крайней мере, пока у меня не будет больше информации) было импровизацией, и начальство им такого разрешения не давало. Так что я очень надеюсь, что зеленокожие говнюки получат по заслугам. Зеленокожие… а почему я вообще их так называю? Неужели нет никакого определения, как называть этих маленьких ушастых чебурашек? В ответ на мои мысли голова вновь взорвалась не хилой болью, и подсознание выдало: «Гоблины». Млин, больно то как! Если так мне будет аукаться каждое воспоминание, то лучше уж пребывать в неведении — а то так не долго и без мозгов остаться.

Между тем голос за дверью продолжал вещать:

— Клан вам доверился, вождь вам доверился, я поручился за вас, как за своих лучших учеников, а вы… — я прямо-таки явственно ощутил, как говоривший обречённо махнул рукой, — Освободите его и ведите к главе. А я пока предупрежу его обо всём.

Голоса утихли, и послышался топот шагов. И снова в помещении нас оказалось трое. Между прочим, я вспомнил и имена этих двоих: один, тот, что с более грозной мордой, Лар-ин-Лин, а тот, что чуть пятится, прячась у него за спиной — Кил-ин-Хак. Первая часть имени — имя отца, а вторая — уже имя собственное, так уж у гоблинов повелось. «Лин» означает «не знающий сожалений», а «Хак» — «крепкое плечо». Вот и думай после этого, как к ним относиться, ибо имя говорит о многом: его не давали с самого рождения, пузатая мелочь у гоблинов ходит неназываемой. Лишь проследив за поведением и деяниями гоблина вождь клана лично присваивает ему имя. Вот что значит на самом деле «говорящее» имечко. А приставка между двумя именами — знак положения в клане. Как услужливо подсказывает мне память этого тела, «ин» — значит, старший ученик шамана. Ого, как меня понесло то. Память прямо-таки пробилась мощным поток, хотя до этого была похоже скорее на тонкую струйку. Постепенно, но я начал замечать, как всё вокруг воспринимается немного иначе: амулеты, висящие на гоблинах, не были для меня диковинными игрушками, а обрели какой-то смысл и понимание с моей стороны. Халупа уже и не казалась таковой, а даже стала немного уютной. Я понимал, что частично эти чувства, воспоминания — не мои, но было сложно отделить одно от другого, так что я перестал пытаться.