Наталья Игнатова - Путь в Дамаск

На этом этапе Хасан спохватился, справился с желанием замотать Занозу в плед и заткнуть ему пасть, чтоб не видеть и не слышать, и прибегнул к непедагогичным и демагогическим приемам.

Которые не сработали.

Ну, а на Филиппинах ситуация слишком обострилась. Воевать пришлось не столько с людьми, сколько с духами, охранявшими заложников. У духов был свой интерес — заложники предназначались им в жертву, и слова Занозы о том, что пара стволов и сабля, если что-то пойдет не так, точно не будут лишними, оказались пророческими. Все пошло настолько не так что в качестве «пары стволов» ему пришлось использовать скорострельные гранатометы. Хорошо еще, что «Турецкая крепость» тщательно прорабатывала любые операции, даже те, что казались самыми простыми, и вмешательство духов не стало неожиданностью.

Что из филиппинских событий стало известно Майклу, не хотелось даже думать. Во что Майкл поверил, вот в чем вопрос?

— Мы уничтожили террористов и освободили заложников, — Заноза сделал невинное лицо, — так это выглядит без подробностей. А с подробностями получается, что мы сделали что-то… нечто… появлялись пред очи заложников в ночи, в полной тишине, говорили, что они свободны, отправляли с ними провожатого, чтоб вывел в ближайшую деревню, где есть полицейский участок. И всё это — среди ведьминых огней, колдовских мантр и гор трупов.

Не было там колдовских мантр. Огни были — исламисты, сдавшиеся, бросившие оружие, сгорели живьем, и хорошо еще, что быстро. Трупы тоже были. Но не горы.

Или горы?

Четыреста человек за одну ночь. Не зря Хасан не хотел брать Занозу с собой на Филиппины. Но если бы не взял, дела могли пойти очень скверно. А ведь изначальный план подразумевал убийство командиров и запугивание рядовых бойцов, с тем, чтоб они могли сдаться регулярным войскам. Филиппинские исламисты не отличались особым рвением в бою — лишившись командования, в плен сдавались чаще, чем подрывали на себе пояса смертников. Так случилось бы и в этот раз, если бы не вмешались духи.

— Двадцать лагерей. В каждом в среднем по двадцать убитых. Это не горы трупов.

— Будь их четыреста в одном месте, рейд не выглядел бы сверхъестественным, — резонно возразил Заноза. — Что особенного в том, чтобы накрыть один лагерь одним ударом одной боевой группы? Для Майкла, правда, и это было бы чересчур. Но не из-за тактики, а из-за количества убитых. А тактически в этом случае придраться не к чему.

Он озадаченно покачал головой:

— Хасан, двадцать трупов — это гора. Почему ты так не думаешь, я понимаю, но почему я так не думаю?

Потому что прошел Вторую мировую. Ответ на поверхности. Но Заноза, конечно, говорил не о личной оценке количества убитых, он говорил о том, что не сразу смог переключиться на точку зрения заложников, ставших свидетелями бойни. Или на точку зрения Майкла. Или большинства современных молодых людей.

А это означало, что рейд на Филиппины ничего в нем не испортил и не сломал. Заноза считал, что они все сделали правильно. Так и было. Они все сделали бы правильно, даже если бы сами убили всех исламистов, но до этого не дошло. Им пришлось воевать с духами, а террористов уничтожили ифриты, когда поняли, что заключенный с «Турецкой крепостью» контракт подразумевал не массовое убийство боевиков, а всего лишь освобождение заложников, предназначенных в жертву местным духам.

Будь ифриты подальновиднее, они бы более внимательно отнеслись к контракту на стадии его заключения, а так часть работы им пришлось проделать самим. Впрочем, они были не в претензии.

А «Турецкая крепость» взялась бы и за полную зачистку лагерей, если б ифриты додумались конкретизировать этот пункт договора.

— Ну, да… — пробормотал Заноза, — можно убить и четыреста человек.

— Вон из моей головы, — отозвался Хасан.

Разговор перед рейдом, после того, как Заноза отстоял свое право лететь на Филиппины, он отлично помнил. Помнил, как сказал, что можно убить и четыреста человек. А когда Заноза, в свойственной ему эмоциональной манере, возразил, что это очень много, удивился:

— Так не за один же раз.

Не знал еще, что им придется уложиться за ночь, но дело было не в этом.

В ответ он получил взгляд , которым Заноза удостаивал, когда слышал что-то неприемлемое, а то и вовсе невозможное. Не часто такое случалось, но взгляд Хасан знал хорошо. Очень уж он был выразительным.

— Я не про тактику, — сказал тогда Заноза. — Черт, почему я за это вот… за это безумие люблю тебя еще больше?

Это было одной из самых главных причин не брать его в рейд. То, что для Занозы количество убитых людей не сводилось к тактике. До сих пор. И если бы любовь нуждалась в объяснениях, Хасан мог бы сказать, что это одна из причин, по которой он любит бешеного британского подкидыша.

— А о том, что сталось с президентом, Майкл знает? — поинтересовался он, готовый к худшему. Проблему с филиппинским президентом удалось решить очень тихо и очень быстро, но он только что выслушал целую речь о необыкновенных поисковых способностях Майкла Атли.

— Только официальную версию. Там «Крепость» не засветилась. Но ты уже понимаешь, к чему я, да? Майкл со средней школы работает над тем, чтоб стать агентом ФБР. Расписал ближайшее будущее по пунктам: армия, колледж, академия в Кус-Бей. Семья его не сказать, чтобы в восторге от того, что он собрался в армию, но мешать не будут. Типа, знаешь, каждый расстается с идеалами в свое время, и нет смысла торопить события.

— Иншалла, — отозвался Хасан без особого, впрочем, чувства. — Если Майкл такой сообразительный, как ты говоришь, он перестал идеализировать ФБР еще в средней школе.

— Ты улавливаешь. Его родители этого пока не поняли, родители никогда не понимают, что у них дети выросли. А Майкл не думает даже, что сможет изнутри изменить ситуацию к лучшему. Но ему восемнадцать, и он продолжает считать, что, став агентом, принесет максимум пользы стране и людям.

И с этим своим желанием приносить пользу, с этой своей верой в то, что польза окажется кому-то нужна, парень нашел «Турецкую крепость». Которая, как ему видится, выполняет ту же работу, что и ФБР — защищает людей и законы, но не замечена при этом ни в ангажированности, ни в коррупции, ни в подтасовке фактов, ни, кстати, в предвзятости в отношении мусульман. Какие из Атли мусульмане, это конечно, вопрос, вероятнее всего — никакие, но они считают себя мусульманами. Заноза сказал бы, что это одно и то же.

— «Крепость» — это семейный бизнес семейный характер, где к турецкому военному искусству добавилась кавказская вольность и горские представления о чести и справедливости, — Заноза цитировал Майкла, и это должно было звучать смешно и пафосно, но почему-то получилось неплохо. Далеко от истины, но… если исключить Кавказ, может, и ближе, чем казалось на первый взгляд. — И не забывай о свободе действий