Татьяна Бродских - Ничейные земли или всё в хозяйстве пригодится

Рабочие трудились на полях, выращивали какие-то чахлые кустики, разводили кормовых животных (хотя их правильнее было называть насекомыми) и ухаживали за ними, вместе с муравьями строили различные подземные сооружения. На самом деле в языке Шандра имелись названия основных насекомых, но для меня они слышались трудно произносимым набором шипящих звуков. Например, кузнечик именовался щессск, а муравей — чнашс. Кстати, рабочие были на привилегированном положении, они единственные, кто доживал до старости. А еще их учили «таинственным» наукам, в то время как тот же Шандр даже не умел читать. Удел кормовых рабов был самым незавидным, их специально раскармливали для «кукловодов». И редко кто из них перешагивал тридцатилетний барьер.

Такой порядок вещей ни от кого не скрывался. Рабочие и воины в душе радовались, что их в свое время не посчитали «кормом», а самим жертвам аппетита «кукловодов» было на все наплевать. У них оставляли только два инстинкта: питание и размножение. Кстати, с последним у рабов не очень хорошо. Не знаю, может, воздух в чужом мире был нехорошим или радиация, или просто неправильное питание, но бума рождаемости среди рабов не наблюдалось. Хотя все предпосылки были, «кукловоды» не запрещали и никак не ограничивали интимные отношения между мужчинами и женщинами. Некоторые даже подталкивали их к этому своей волей, чтобы потом тянуть эмоции и энергию из своих жертв, а то и кровь. Связь в паре никак не регламентировалась, не было брачных союзов или семей, никто не хранил верность, а понравившуюся женщину можно было принудить к сексу силой. Но такое редко случалось, потому что воинов очень жестко гоняли на тренировках, не делая поблажек по половому признаку, а стало быть, не с каждой женщиной можно было справиться. Куда проще было наведаться в барак к «кормовым», которые никому не отказывали в близости. Все дети, к какому бы классу не принадлежали их родители, воспитывались отдельно и в возрасте пяти лет «кукловоды» проверяли их на способности. После распределения их отдавали под надзор наставников, и начиналось обучение.

— Госпожа, я могу задать вопрос?

Шандр немного успокоился и стал осмотрительнее, теперь он старательно сдерживал свое любопытство и боялся мне не понравиться. В его желании произвести на меня хорошее впечатление не было пошлых мыслей, он просто позволил себе частичку надежды на что-то лучшее и не хотел ее спугнуть.

— Конечно.

— Что будет с нами?

— Для начала вас накормят, потом вы сможете обустроить для себя лагерь. Вам же надо где-то спать? А что делать с вами дальше, я не знаю. Понимаешь, в этом мире рабства нет. И людей мы не едим. У нас каждый занимается каким-то нужным делом. Например, у нас тоже есть воины, но они сражаются другим оружием, есть рабочие, но строят они высокие здания. Да ты видел башню, на которой мы сидели с друзьями. А еще у нас сложные законы, нельзя никого насиловать и убивать, грабить, принуждать к чему-либо. Я уже не говорю о языковом барьере и отсутствии у вас элементарных знаний: грамота, письмо, арифметика. Это только малая часть того, чему вам придется научиться. Потому что без этих знаний вам не выжить. Наши дети этому учатся в среднем от десяти до пятнадцати лет, прежде чем они смогут самостоятельно обеспечивать свои потребности. И мы несем ответственность за них все эти годы, заботимся, учим, любим.

— Я понял, госпожа, — опустил голову Шандр. — Мы для тебя обуза. Если все так сложно, ты всегда можешь подарить нам легкую смерть…

— Может, это и самый простой выход, но неправильный. Хуже только бросить вас в лесу одних, без знаний, без помощи, — вздохнула я, понимая, какое ярмо взвалила на свои плечи.

Это вам не кураторство группы подростков, которым надо немного внимания и заботы. Это взрослые люди, воспитанные в чуждых нам законах, с рабским менталитетом, для которых нет ничего святого, кроме приказа хозяина. Отпустить их на волю — это подвергнуть опасности обычных законопослушных людей. Отдать их Эду, пусть сам решает судьбу необычных переселенцев? Вот только нужны ли ему не-маги? Хотя я могу торопиться с выводами, ведь мои способности проснулись только через несколько месяцев.

— В общем, впереди у вас непростая, но увлекательная жизнь, — мягко и чуточку устало улыбнулась я мужчине.

— Не уверен, что всем будут по нраву изменения…

— Вот ты и поговоришь со своими друзьями, объяснишь, что издеваться над ними никто не собирается, как и съедать. Назначаю тебя старшим. Если будут вопросы, пожелания, какие-то насущные нужды — подходи, решим.

— Хорошо, госпожа. А можно последний вопрос? — Получив мой кивок, Шандр замялся и спросил: — Я вроде бы все понял, хоть и было много новых слов. А про детей не очень. Вы некоторых учите, а других едите? Хозяева тоже нас любили, говорили, мы вкусные и питательные, но они ели только взрослых…

— Нет, мы не едим детей. — Я не знала плакать мне или смеяться. — Думаю, просто в наших языках слово «любим» имеет разное значение.

«Мила, ты же покопалась в моей памяти. Можешь что-нибудь в качестве примера дать посмотреть Шандру? Только не личное. Лучше какой-нибудь фильм. А то я очень устала, хочу спать и к Мстиславу».

«Все сделаю, дорогая. — Голосок Милы теперь напоминал голос моей единственной подруги из прошлого, та же интонация и манера общения. Кстати, ее звали Людмила. Новоявленная подружка смутилась и добавила: — Я подумала, что тебе будет приятно, но если нет, то скажи».

«Оставь, мне понравилось», — ответила Миле. Знакомый голос в голове действительно слышать приятнее. А теперь пора к моему самому замечательному мужчине, желательно под бочок и подальше от любопытных спутников.

— Рита, — обеспокоенный голос Мстислава проникал в сознание будто издалека. — Ну же, милая, открой глазки. Прошу, не пугай меня, а то я точно кого-нибудь убью…

— Не надо убивать, — прохрипела я, усилием воли «выплывая из тумана». С трудом открыла глаза, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что вообще происходит. И где я? Перед взором все плыло, никак не удавалось сфокусироваться на чем-то одном, даже лицо Мстислава я видела будто в радужном мареве.

«Извини, подруга, — Мила чувствовала себя виноватой и не скрывала этого. — Я у тебя немного похозяйничала. Заменять одни знания другими мне показалось неправильным. Вдруг я что-то нужное удалила бы? Вот пришлось дать толчок на образование новых связей, увеличить твою память и поток восприятия».

— Теперь понятно, почему у меня мозг кипит, — пробурчала я вслух, потому что даже думать было больно.

— Сейчас будет легче, любимая, — горячие губы коснулись лба, и тепло от них начало мягко расплываться по всей голове, проникая в мозг и растворяя боль. Несколько минут и я облегченно вздохнула, только сейчас понимая, что даже дышала через раз.