Ричард Бэккер - Великая Ордалия

— Да, — молвил волшебник, глядя в сторону вздымающихся крутыми откосами далей.

Первое признание истины. И чем больше подобных признаний он сможет извлечь из смутной мешанины, которой являлась душа этого человека, тем в большей степени он сможет им овладеть.

Маленькие истины. Он должен собрать их одну за одной…подобно сотне камней.

Старик кашлянул, чтобы дать себе время поразмыслить, а вовсе не для того, чтобы прочистить горло.

— Да — именно так он и сделал.

Мать беременной женщины, Мимары. Келлхус забрал её.

Размышления Выжившего порождали ветвящиеся схемы из объяснений, каждое из которых тщательно оценивалось согласно имевшимся доказательствам.

С каждой выделенной и отобранной Причиной, её конкуренты растворялись во тьме, инициировались новые циклы предположений, шестерёнки крутились внутри крутящихся шестерёнок, крутившихся в других шестерёнках…

Зачем Келлхус забрал её? Чтобы принудить этого человека к чему-то? Чтобы произвести потомство? Основываясь на чём-то ещё?

Была лишь одна возможность. Всегда лишь одна. Ибо так была устроена сама суть постижения: оценка, отбор…

И бойня.

Той — второй ночью они встали лагерем на скале, торчавшей на склоне растянувшегося на многие мили гребня, вдоль которого они шли большую часть дня. Было особенно трудно удерживать равновесие. Воздух, и так сильно разреженный, к сумеркам, казалось, ещё более истончился и тела их то наливались тяжестью, то будто бы пытались воспарить. Пустота с вожделением вглядывалась в них, заставляя пошатываться от головокружения. Пронзавшие морозный ветер солнечные лучи с геометрической точностью упирались в сгрудившиеся вокруг вершины, вспыхивая на заснеженных пиках золотом и багрянцем. Скрип сапогов о камни и щебень терзал слух.

Поскольку до темноты ещё оставалось более стражи, Мимара через Ахкеймиона потребовала, чтобы Выживший спустился чуть ниже, где на раскрошенных солнцем и ветром склонах они заметили небольшое стадо горных козлов. Для неё уже сделалось привычным требовать чего-либо от двух дуниан.

Он убил козла единственным камнем.

Вернувшись, он обнаружил, что мальчик засыпает старика вопросами, а женщина изумленно взирает на это. Выживший заметил, что её обеспокоила та легкость, с которой мальчишка мог надевать и отбрасывать прочь маску ужаса, который якобы настиг его предыдущим днем. Оставшись с ним наедине, он напомнил, что не стоит столь явно раскрывать доступные ему инструменты.

Они сидели на выгнувшемся горбом хребте мира, наблюдая за пламенем, что шипя и источая капли жира, облизывало тушу. Старик и женщина чувствовали себя весьма неуютно, ибо видели некое безумие в том, что делили огонь и пищу с теми, кого недавно собирались убить. Их поиски были долгими, чреватыми многими лишениями и грозящими смертью, но им ещё лишь предстояло осознать как дорого они им обошлись, не говоря уж о том, чтобы суметь оценить значение своего нынешнего положения. Возможности и вероятности осаждали их. Выживший замечал как они вздрагивали от посещавших их мыслей — опасений, предчувствий, кошмаров. Им не хватало проницательности, чтобы уметь четко различать расходящиеся направления, в которых могут развиваться события, не говоря уж о том, чтобы составить схему, позволяющую предвидеть то, что должно случиться. Им не хватало дисциплины, чтобы противиться желанию хвататься за любые обрывки морока, что подсовывали им их вящие души. Выживший понял, что если у него будет достаточно времени, то он сможет принять за них все необходимые решения.

Какими же слабыми они были.

Но его изучение пока тоже было далеко от завершения. Он оставался в неведении относительно всех подробностей, касающихся их жизней, за исключением самых основных, не говоря уж о мире, из которого они явились. Более того, Логос, что связывал воедино и сплетал их мысли, по-прежнему ускользал от него. Он пришел к выводу, что движения их душ определялись ассоциациями. Взаимосвязью подобий, а не отношением причин и следствий. До тех пор, пока он не постиг их внутреннюю семантику, ту, что правила внешней — грамматику и лексику их душ — он мог рассчитывать только на то, что сумеет направлять течение их мыслей лишь приблизительно.

Впрочем, возможно, пока и этого было достаточно.

Он повернулся к старику:

— Ты обнаруж…

— Тивизо коу’фери, — прервала его беременная женщина. Она часто наблюдала за ним с хищным недоверием и видимо поэтому он упустил из виду как сильно вдруг преобразилось её лицо.

Старик повернулся к ней, хмурое неодобрение, сквозившее в его чертах, сменилось тревожным узнаванием — выражением, которое он уже хорошо различал. Ахкеймион не столько опасался самой женщины, понял Выживший, сколько её знания …

Или его источника ?

Старый волшебник повернулся обратно, яростное биение его сердца не сочеталось с внезапной бледностью, нахлынувшей на лицо.

— Она говорит, что зрит Истину о тебе, — сказал он, нервно облизнув свои губы.

Он слышал как по-воробьиному быстро колотится сердце старика, чуял запах внезапно сдавившего его постижения.

— И что она видит?

Онемели, понял Выживший. Его губы попросту онемели.

— Зло.

— Она просто обманывается моей кожей, — ответил Выживший, полагая, что столь примитивные души не отделяют уродство внешнее от внутреннего. Однако, он увидел, что ошибся ещё до того, как старик покачал головой.

Колдун повернулся к ней, чтобы перевести сказанное.

Веселье, мелькнувшее в её глазах, было подлинным, хоть и мимолетным. Она не доверяла даже его невежеству, ибо её подозрения в отношении обоих дуниан укоренились чересчур глубоко. Но было что-то ещё, что-то кравшее её смех, душившее её мысли…какая-то нутряная, глубинная реакция на то, что она действительно видела , и что он ошибочно принял за обычное отвращение к его внешнему уродству.

— Спира , — произнесла она, — спира фагри’на.

Ему не нужен был перевод.

Взгляни. Взгляни мне в лицо.

— Она хочет, чтобы ты посмотрел ей в лицо. — Сказал старый волшебник, в его голосе слышалась внезапная увлеченность. Выживший глядел на него одно сердцебиение…два и понял, что для Друза Ахкеймиона грядёт великое испытание, столкновение принципов с принципами, ужаса с ужасом, доверия с надеждой.

Беременная женщина не столько посмотрела, сколько воззрилась на него, выражение её лица стало совершенно необъяснимым. Сумерки укрыли пропасти и вершины за её спиной, превратив все дали в завесу из пустоты и небытия, на фоне которой она казалась сидящей практически рядом — в какой-то угрожающей близости.