Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

Неужели, когда вокруг так много безумия, то оно становится чем-то дозволенным?

Плот, забитый ведьмами Свайали, кутавшимися в свои развевающиеся золотистые одежды, и ближней дружиной Саубона, отяжелённой доспехами и ощетинившейся убийственной сталью, скользил над Туманным морем. Они казались каким-то разношерстным сбродом, эти рыцари Льва Пустыни, но на самом деле ни один из Уверовавших королей не смог бы похвастаться, что сумел собрать вокруг себя отряд, состоящий из людей более опасных и смертоносных.

Мир по курсу платформы то покачивался, то выравнивался вновь. Саубон поймал себя на мысли о том, что, подобно Пройасу днём ранее, столь же неотступно всматривается в фигуру своего Господина и Пророка, стремясь не столько увидеть его, сколько разгадать , словно образ его был неким шифром, за которым скрывались тайны менее заметные, но более ужасающие, нежели он сам. С некоторым усилием он оторвал от Келлхуса свой взгляд, заметив голую бледную тушу — то ли человечью, то ли шранчью — покачивающуюся на чернеющих внизу волнах.

Что это ещё за подростковый лунатизм?

Не стоит хвататься за ленточки, свисающие вдоль лестницы. Мужи держатся за то, что сильнее — это просто их путь. Они цепляются за всё неспешное и крупное, чтобы лучше противостоять сумасбродству, исходящему от всего мелкого и прыткого. Дух Пройаса был сокрушен по той же причине, по которой сам вид Орды оскорблял сердце: из-за потребности в чем-то большем, превосходящем её безмерность и при этом не являющимся проявлением безумия .

Потребности в Смысле, в некой сущности, настолько огромной, чтобы казаться самой пустотой, настолько неспешной, чтобы представляться мертвой.

В Опоре.

Но абсолютно всё было таким мелким и таким прытким, что лишь расстояния или заблуждения могли заставить помыслить иное. Чем была Орда, как не подтверждением этого, лишь нагромождением непристойностей и мерзостей, продолжающим, тем не менее, желать и даже жаждать ?

Доказательством того, что и возможность просто жрать и срать может служить опорой.

В отличие от Пройаса, Саубон всегда ожидал от Мира чего-то подобного. Противоестественным образом, признания его Господина и Пророка не сколько опровергли, сколько подтвердили его веру. То, что Келлхус тоже оказался мелким и прытким, ничуть не изменило того факта, что он был намного сильнее . Стоящий спиной к суше и окутанный сияющим ореолом человек, опускающийся с небес прямиком в чудовищную, изглоданную тушу Антарега, завоевал все Три Моря . Независимо от того, кем он там на самом деле был, он был больше , чем любой из смертных, топчущих эту зелёную твердь. Независимо от того, кем он там на самом деле был, он был Анасуримбором Келлхусом. Чем больше Саубон размышлял над этим, тем больше ему казалось, что он верил не столько в слова, сколько в силу и власть — в то, что отрицать попросту невозможно. Завоевания Анасуримбора Келлхуса были для него единственными имевшими значение откровениями, единственными истинами, которые смогут засвидетельствовать следующие поколения. Как он сказал Пройасу, кому же ещё, как не ему, должно вытёсывать их будущее?

Десница Триамиса. Сердце Сейена. Разум Айенсиса. Келлхус затмевал собой все прочие души . Это же так просто.

Так отчего же внутри него вызревает этот ужас… и приходит ощущение, что руки его стали слишком слабыми, чтобы сжаться в кулак?

Мир вдруг рухнул и покатился куда-то, прихватив украденный саубонов желудок.

И она была там , прежде пребывавшая ниже настила Плота, а теперь взмывающая вверх вокруг недвижного лика Анасуримбора Келлхуса.

Крепость Даглиаш… ещё один безжизненный закуток погибшей цивилизации.

Скалы Антарега, нависавшие над бушующим прибоем, скрылись под бревенчатым настилом Плота. Свайали, стоявшие по периметру хором запели. Это было странным ощущением — оказаться окруженным женскими голосами, не исходящими из какого-либо конкретного места. Подобно черепице, свалившейся с крыши целым рядом, Лазоревки шагнули прочь с Плота, ступив на отражения земной тверди. Их развевающиеся волнами одеяния размотались, раскрылись, превратившись в нечто огромное и лучезарно воссиявшее в лучах солнца.

Саубон, вместе с остальными, загляделся на то как это поразительное зрелище превратило земную красоту ведьм в нечто редкостное и драгоценное. Вознесшиеся к небесам вершины Уроккаса вырывали из лап Пелены обширный кусок чистого неба, хотя разящие шранчьей вонью пласты пыли, растягиваясь и скручиваясь, как масляная пленка на поверхности воды, размывали все границы, скрывали все дали. Но пространства под этими клубящимся покровом возбужденно дрожали , словно песок на дне кузова мчащейся колесницы. Шранки… повсюду они кишели шершавыми коврами, что постоянно распадались и дробились, образуя нечто напоминавшее то раздвоенные уступы, то выдавливаемые кверху высоты, то обширные раскинувшиеся луга. Склоны гор пылали, словно покрытые битумом, но всё же этих тварей можно было заметить и там — не по одиночке так кучками пытающихся добраться за вершин. Сияние, подобное просверку рыболовной блесны, увенчало вдруг вершину, примыкавшую к Инголу. Бритвенно-белый росчерк, характерный для убийственных гностических заклинаний.

Вот… вот он — их Оплот. Мир, наполненный ядовитыми иглами, ничтожный и порочный, как по своей сути, так и в протяженности.

Келлхус стоял спиной к чудовищному кишению, по прежнему обратившись лицом в том направлении, откуда они прибыли, его руки всё ещё были распростёрты, словно приклеившись к скрывавшим их из виду золотящимся дискам. Он направлял Плот и замедлял его, осторожно следуя за ширящимся клином ведьм. Истлевшие бастионы Даглиаш приближались. Саубон ясно видел защитников, заполнявших стены — шранков какой-то иной породы, теснившихся у бойниц, которые время превратило в подобие щербин, оставшихся на месте выбитых зубов. Укутанные золотыми змеевидными завитками, Лазоревки, более чем восемью десятками широко распахнувших свои позолоченные лепестки цветов, наступали на ветхие укрепления. Их голоса, высокие и женственные, пронзали удушающий грохот. Время от времени сверкали колдовские всполохи, исторгая линии, подобные раскалённым добела волосам. Моргая от ярких высверков, Саубон видел, как стены и башни вспыхивают как просмолённые факелы, разбрасывающие вопящие и дёргающиеся искры.

Погибая, даже шранки царапаются и хватаются за что-то…

Пытаясь дотянуться.

В эпоху, когда Мангаэкка, самая алчная из древних Гностических Школ, проникла в заброшенные чертоги Вири, Обитель представляла собой лишь древнюю могилу. Используя развалины как источник камня колдуны воздвигли цитадель над легендарным Колодцем Вири, огромной шахтой, пронзавшей Обитель до самого дна. Ногараль, назвали они свою новую твердыню — «Высокий Круг».