Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

Мимара более чувствует чем видит, как он пинает Ахкеймиона в лицо. Вспышка ужаса.

— Это не благоволение твоей сраной Шлюхи-Судьбы! Ты не из Народа!

Король Племен выдергивает Ахкеймиона из чернильного омута, и она видит их…

Его свазонды .

Он подтаскивает и воздевает колдуна вверх настолько, чтобы держать его прямо перед собой, и высоко поднимает вторую руку.

— Зачем? Зачем ты явился сюда Друз Ахкеймион? Зачем потащил свою сучку через тысячи вопящих и норовящих сожрать вас обоих лиг? Скажи мне, что заставляет человека бросать палочки на чрево его беременной бабы?

Шрамы — большие числом, чем у Выжившего, — но нанесенные в ритуальных целях, порезы, сделанные с болезненной аккуратностью и настойчивостью. И созерцаемые Оком…

— Чтобы узнать правду! — кричит волшебник окровавленными ртом.

…они дымятся.

— Правду? — насмешливый оскал, — Это какую? Вроде той, что он делает из народов и Школ свои игрушки? Или той, что затрахал вусмерть твою жену?

— Нет!

Найюр лишь гогочет:

— Даже после всех этих лет он всё ещё держит тебя в своем кармане, словно дохлую мышь.

— Нет!

Дымящееся сплетение, сияющее как раскаленные угли…

— Ненависть… Да….Ты не видишь этого, потому что всё ещё слаб. Ты не видишь этого потому что всё ещё жив, — он прижимает два толстых пальца к своему виску, — здесь… Ясный взор изменяет тебе и поэтому ты выдумываешь какие-то оправдания, прикрываешься неведением, рассказываешь сказки! Ты прячешься от истины, что звучит в твоём голосе, скрываешься за дурацкими отговорками, стремишься как-то очистить себя. Но я-то вижу это четко и ясно — также ясно, как видят дуниане. Ненависть, Заветник! Ненависть привела тебя сюда!

…дымящееся… сочащееся муками и исходящее воплями. Наследие бесчисленных битв, обернутое тьмой глубочайшей ночи, мантия, сотканная из украденных душ.

— Да, я ненавижу! — кричит Ахкеймион, плюясь и харкая кровью — Не отрицаю! Я ненавижу Келлхуса — это так! Но моя ненависть к Консульту ещё сильнее!

Король варваров отпускает его.

— А что насчет тех обид и оскорблений, что они нанесли тебе самому? — давит Ахкеймион, — Что насчет Сарцелла? Шпиона-оборотня, убившего Серве? Твою наложницу? Твою добычу?

Кажется, что эти слова уязвляют варвара так, будто его ножом ударили в горло.

— И кто из нас мышь в чьем-то кармане? — продолжает Ахкеймион с желчной яростью в голосе. Кровь струей течет из его носа, собираясь сгустками и путаясь в бороде. — Кто из нас дешевка ?

Огромная чёрная фигура разглядывает его . Увенчанный рогами и исходящий дымом образ души, ещё живущей на свете, но уже ставшей Князем Преисподней .

— Причем тут дешевка, — скрипит он, — если это они делают то, что я им скажу?

На какое-то биение сердца она действительно готова поверить в то, что величие и могущество скюльвендской злобы и на самом деле простираются столь далеко. Ахкеймион не может видеть того, что видит она, и, тем не менее, кажется, он тоже знает, понимает какой-то сумрачностью своего сердца, что стоящий перед ним человек есть нечто, намного большее, чем обломок самого себя. Что он, скорее, могучий осколок… что он обладал бы душой подлинного героя, если бы не Анасуримбор Моэнгхус….

Если бы не дунианин.

— Но что же будет со всем Миром? — протестует волшебник.

— С Миром? Пфф-ф! Да гори он огнем! Пусть младенцы висят на деревьях как листья! Пусть вопли ваших городов взовьются до Небес и расколют их вдребезги!

— Но как ты можешь…?

— Моя воля должна свершиться! — вопит варвар, — Анасуримбор Келлхус поперхнется моим ножом. Я вырежу из его груди ту кишку, что он зовет своим сердцем.

— Итак, это всё? — кричит в ответ Ахкеймион, — Найур урс Скиота, Укротитель-Коней-и-Мужей! Раб Консульта.

Король Племен бьет Ахкеймиона так, что тот вновь оказывается распростертым на земле.

— Я позволил бы тебе ещё пожить, колдун! — гремит он, опять вытягивая несчастного старика из темноты. Она замечает лицо Ахкеймиона, отчаянно пытающегося глотнуть воздуха — подобно тонущему путешественнику меж двух океанских валов…

Паника, словно тысяча крошечных коготков, царапает и скребет её сердце.

— Я бы пощадил твою сучку, — рычит король варваров, Твоего нерожденного реб…!

Она слышит собственный крик:

— Ты..!

Изумление заставляет этот, напоенный тьмой и горящим жиром, мир на миг замереть.

— Ты не из Народа!

Она не чувствует своего лица, но с мучительной ясностью чует их , хоры, Слезы самого Бога, висящие во тьме, подобно свинцовым шарикам, заставляющим покрываться рябью сырую ткань мироздания. Дюжина маленьких прорех в ткани Сущего.

Найюр урс Скиота отвернувшись от распростертого колдуна, теперь воздвигается перед ней, тень, подобная нависшей гранитной скале, обрамленной пляшущим белым пламенем, плоть, полыхающая адским огнём. Сама ночь рычит и дивится.

— Всю свою жизнь! — вопит она. — Ты слишком много думал!

И вновь видение раскаленной топки…

— Всю! Свою! Жизнь!

Око закрывается и нахлынувший ужас наполняет её. Её взгляд мечется от громадной тени к жуткой лошади и её всаднику, висящим на кольях… и к Маураксу, сидящему подле этой, выставленной на показ, мертвечины. Она замирает…

— Да, — рокочет скюльвенд, — Ты напомнила мне её…

Мауракса, понимает она, нет более. На его месте сидит женщина. Льняные волосы, длинные и сияющие, струящиеся в свете костра, окутанные тенями.

— Эсменет… Да. Я помню…

Имя это привлекает её внимание, словно пощечина, но Найюр уже смотрит мимо неё.

— Взгляни на меня, мальчик.

Потрясение. Она совсем забыла о мальчишке.

Скюльвендский Король Племен возвышается над ними обоими, его тень охватывает их целиком. Она разглядывает жестокую маску, застывшую на его лице, видит смутные оттенки чувств, замечает как он пытается проморгаться, словно наркоман, выползший из опиумной ямы.

— Найюр! — слышит она крик Ахкеймиона. — Скюльвенд!

Король варваров протягивает свою огрубевшую, словно бы чешуйчатую, руку к детской щеке. Мальчик даже не вздрагивает, когда огромный палец вдавливает кожу. Вместо этого он лишь смотрит на скюльвенда, как смотрит всегда и на всё — с мягким, внимательным, всеразоблачающим любопытством.

— Ишуаль , — слышит она срывающийся выдох Найюра.

Король Племен поворачивается, чтобы посовещаться в вещью, что была Маураксом, но стала теперь прекрасной норсирайской девушкой…

Серве, понимает Мимара. Другая жена её приемного отца.

С тех пор, как она сбежала с Андиаминских Высот, ей довелось испытать немало странного и даже нелепого. Ей повстречалось больше сущих несуразностей, больше оскорблений природы и непристойностей, чем она смогла бы перечислить. Сама её душа, казалась погребенной под скопищем беснующейся мерзости. Но ничто из встреченного и увиденного ей не зацепило её столь… странным образом… как эта вещь … Серве.