Стивен Тьмы - Кузница Тьмы

"Если боги суть краски, иной бог ждет после смерти всех красок, в черных линиях и мазках умирающего света. Моя рука, мой глаз - создатели целых миров, создатели новых богов. Узрите же художника-творца и миры за мирами, чтобы развернуть, расчертить, стереть и уничтожить".

Морщась, он с трудом влез на дорогу и повернул налево - к югу.

К свадьбе, где красоте сулят лишь оскорбление, принижение, подчинение мирским заботам и скуке одинаковых дней и ночей, полчищу пресных потребностей, от которых старится плоть, мутнеют глаза, взор становится вялым и нерешительным… нет, никогда не станет он рисовать такую красоту. Уже поздно.

Но сцена так и плыла перед глазами. Лепестки на тропе, слезы цветов, уже опороченных и растоптанных, яркие очи двоих, ставших одним целым, и похотливая зависть зевак. Энесдия - преходящая красота, день совершенства ее миновал, почти ушел. Пригоршни лепестков брошены в реку, их уносит течение. Ветви деревьев низко склонились к воде, словно отягощенные печалью. Цвета водянистые и приглушенные, как бы видимые сквозь слезы. Безжизненные небеса. Брак Андариста и Энесдии.

Если бы мог - если бы сумел - он украл бы ее. Запер в башне, подобно любовнику из пошлых поэм. Лишь эти руки знают ее истину. Брат или нет, он показал бы ей все истины, неведомые прежде наслаждения… о, он знает, такие мысли - преступление, но мыслям хорошо в царствах запретного - виданного им в глазах любой жертвы художнических усилий. Он дерзко выжег бы табу из разума и прошел по пути, и вообразите мазки пальцев, рисующих по коже и плоти, рисующих вздохи и экстаз, пылкие содрогания и стоны… Его талант заставит сдаться всё. Всё.

По дороге проезжали всадники. Он видел в пыли и грязи отпечатки десятков копыт, направленные в обе стороны. Но воздух казался мертвым, пустым, давно успокоившимся. Тут и там угадывались следы колес кареты.

Значит, он действительно оказался позади процессии. Но, хотя следы говорили об оживленном движении, Кедаспела не видел никого.

Брак Андариста и Энесдии. Рисованный гневом. Брак Андариста и Энесдии. Стертый яростью. Есть обе эти силы в его руках. Мыслям хорошо в царствах запретного.

Смотрите, художник как бог.

Больной, весь в синяках и занозах, он шагал по дороге, сгибаясь под гнетом красок и кистей.

Запах дыма плыл по воздуху, запах умирающих цветов.

Едва клинок скрылся вдалеке, Нарад пнул коня, заставляя бежать быстрее. Одежда под курткой промокла от пота, но он ощущал озноб. Солдат заметил подозрение в суровых глазах женщины-сержанта. Капрал Бурса послал его по дороге, а весь отряд ехал лесом. Нужно было узнать, сколько их впереди, и Нарад нес хорошие новости. Целая дюжина дом-клинков и офицер возвращаются в Дом Энес.

Однако нервы его были в полном беспорядке. Не такого он хотел. Прошли слухи, что другие отряды выдвигаются, сея смерть по всему Куральд Галайну. И не только отрицателям, жалким беднякам в грязных хижинах. Дела вышли из-под контроля. Легион Урусандера спас королевство. Они были героями. Но к ним плохо отнеслись; они много на что жаловались.

Он думал о Харале, старом ветеране. Думал о пустоте глаз ублюдка, когда тот портил Нараду лицо - а остальные смотрели, и старый урод Грип, будто кулаки - подходящий аргумент, будто жестокость достойна мужчин и женщин, и даже детей. Тот благородный недоносок, и Грип над плечом, словно прокисшая ворона… кто сказал, что мальчишка чем-то лучше прочих? Что делает его ценнее Нарада и любого покойника-отрицателя?

"Страна переполнена ложью. Все твердят и твердят ложь во имя мира. Но добытый нами мир стал ядом. Мы храним порядок, чтобы кормить немногих - начальство, богатеющее на наших спинах, нашим потом. Нам продают добродетели покорности, учат склонять головы и не брать чего хочется - того, что есть у них и чего нет у нас. Говорят, они заработали. Неправда. Мы всё им заработали, даже когда не работали - оставаясь в тени, в душных комнатенках, разгребая говно, на ходу роняемое господами с поднятыми носами.

Всё неправильно. Может, нужен распад. Может, нужно всё порвать, всю и всяческую ложь. Может, жестокость сделает нас равными".

Он мечтал об убийстве Харала. И Грипа, и того мальца.

Любые лица уродливы. Даже совершенные.

Лошади сзади. Он обернулся и увидел ту женщину еще с четырьмя. Едут за ним. Ужас сжал грудь Нарада, кулаками застучал по треснутым костям черепа, вырываясь наружу. Он вогнал пятки в бока коня и пригнулся; скотина понеслась, понимая, что сражается за жизнь.

"Она не лучше Харала. Бездна забери - я ее раскусил. Увидел всю. Эти глаза… Не вытерплю новых побоев. Больше никогда".

Он ощутил, как расслабились кишки. Седло под прыгающей задницей потеплело.

Всё было неправильно. Он только хотел пройти мимо, просто выжить. А похоже, тонет глубже и глубже, как ни втыкай ногти, как не размахивай руками. Сцена за спиной размывалась и крошилась с каждым ударом конских копыт. Словно распадался мир.

Но его лошадь свежее. Он обгоняет преследователей - это слышно. Оказавшись невидимым, он углубится в лес, поскачет по первой встречной тропке. Затеряется в глуши.

Он метнул взгляд через плечо. Как раз чтобы увидеть отряд Бурсы, молотом врезающийся в пятерых клинков. Лошади падали, бешено визжа. Летели тела, ударяясь и отскакивая от дороги.

Один клинок попытался развернуться, ускакать по тракту, но сам Бурса рубанул его между шеей и плечом. Меч рассек кости. Удар швырнул жертву вперед, он перекосился в седле, вырвав оружие из крепкой руки капрала.

Нарад позволил коню остановиться, повернул назад. Пятеро дом-клинков уже погибли, мертвы были два коня. Солдаты спешивались, проверяя, не жив ли кто. Он видел, как они вонзают клинки в тела Тисте и коней и, похоже, не видят особой разницы - движения одинаково точны и беспощадны.

Бурса спрыгнул с коня, отыскивая меч, и подошел к Нараду. - Душистый след за тобой, однако.

Другие засмеялись но, к удивлению Нарада, вполне беззлобно.

- Река вон там, солдат, - показал кивком головы Бурса. - Оправься.

- Слушаюсь, сир. Мысль о новых побоях…

- Знаем. Я мог быть на твоем месте. Все мы. Будь уверен, они запытали бы тебя ради ответов.

Нарад кивнул. Спешился и чуть не упал на дорогу. Ноги подогнулись, но он заставил себя пройти к склону реки. Сзади солдаты стаскивали с дороги трупы, несли их в лес. Другие привязывали веревки с мертвым лошадям. Но при всех усилиях лишь слепец мог бы не заметить, что здесь произошло нечто ужасное. Кровь и выбитые мозги заплескали пространство, они казались черными на белых плитах.

Река была глубокой, берег крутым. Стащив сапоги и брюки, он полуголым вошел в холодную воду, держась за сук. Течения его чистят, слишком опасно отпускать руку. Плавать он не умеет.