Александр Лесневецкий - Каникулы Эрика, или Портрет для вампирёныша

Без вездесущей няни я бегал купаться в лесном озере, катался верхом на племенном хряке, забирался в оставшуюся от прабабки тихоходную ступу и с заунывным скрипом летал вокруг замка. Иногда, спрятавшись в бурьянах около кладбища, я насылал ужас на запоздалых прохожих. Правда, в этом возрасте силы у меня было ещё немного, но я всё же заставлял подвыпившего мельника ускорять шаг, а спешащего к дочери бакалейщика пастуха — озираться и втягивать голову в плечи.

Прекрасное было время! Единственное, что меня огорчало — отсутствие друзей. Три года назад наша ключница — мадам Розалинда — переехала в соседний город. Без её детей моим единственным сверстником в окр у ге остался мальчик-маг по имени Марк. Его отец — господин Дорнер — был местным агрономом, и Марк мечтал со временем пойти по его стопам.

Каждую ночь своей свободы я наведывался к их дому и с надеждой смотрел на тёмные окна второго этажа. Там было тихо и безжизненно. Слабенький огонёк теплился лишь в окошке внизу, и время от времени я мог различить сквозь шторы смутную фигуру хозяйки — госпожи Дорнер.

Так и не высмотрев ничего интересного, я отправлялся к старой липе у дороги. Забравшись в её густую крону, я тщательно проверял скрытое в листве условное дупло. Письмо, увы, тоже было на месте.

Ещё весной Марк хвастался, что в этом году отец возьмёт его с собой «в поля». Что это значит, он понимал не очень хорошо, а я и тем более. В основном Марк красочно описывал, как вместе с отцом будет насылать проклятия на картофельного жука, отпугивать саранчу, а в перерывах — разгонять тучи или же наоборот, вызывать ливни.

Я слушал и с завистью смотрел на его новенький артефакт. Этот короткий магический жезл в руках волшебника превращался в грозную, могущественную силу. Вампир же, вроде меня, мог его приспособить разве что под колотушку для орехов. Магия крови не требует никаких посторонних предметов, а другие типы колдовства нашей расе недоступны.

Распираемый гордостью Марк прикалывал к майке отцовский значок агронома и обещался привезти «с полей» целую банку светящихся гусениц:

— Вот увидишь, как на них рыба будет ловиться! — увлечённо сулил он. — Я читал об этом в журнале! В столичном!

Я согласно кивал и без особого энтузиазма улыбался.

Отъезд их состоялся в середине мая. Господин Дорнер сказал, что они с Марком будут отсутствовать несколько недель. Я долго потом расспрашивал няню и отца, с каких же чисел начинается эта гордая величина — «несколько». Внятного ответа мне никто не дал, так что, посетовав на арифметическую немощь своих домашних, я принялся просто ждать.

Вскоре май закончился. Жаркий и засушливый июнь тоже перевалил далеко за середину. Никаких вестей от моего друга не было, а портретные каникулы не могли длиться долго.

Несложную истину о том, что хорошее всегда кончается быстро, я научился понимать ещё в детстве. И всё же завершение портрета застигло меня врасплох. Пока маэстро Поллини работал, я успел привыкнуть к своей вольнице и снова возвращаться под контроль фрау Деффеншталь большого желания не испытывал. Вместе с тем в душе у меня нарастало опасное любопытство. Каждый день мне всё больше хотелось подняться в мастерскую и хоть одним глазком взглянуть на картину. Мысль о няне и дополнительных уроках меня останавливала. Благоразумие торжествовало, однако я чувствовал, что рано или поздно пытливость возьмёт-таки верх.

И вот, в один прекрасный день, всех обитателей замка торжественно пригласили собраться в Южном шпиле. Отец по такому случаю не уехал в департамент, а мама пригласила в гости жену бургомистра. Няня благоухала одеколонами и лосьонами для волос, как целая парфюмерная лавка. Снующие туда-сюда горничные перешёптывались с кухаркой, а маэстро Поллини не выпускал из рук туго набитый кошелёк и неестественно широко улыбался.

На заляпанном красками мольберте дожидалась своего часа прикрытая белым покрывалом картина.

Наконец в бывшую мастерскую подали шампанское. Преисполненный достоинства отец вышел вперед и произнес несколько слов о величии вампиров вообще и нашего рода в частности. Леокадиус дождался в его речи достаточно продолжительной паузы и неуклюже стащил покрывало. Присутствующие дамы в один голос ахнули.

— Это невероятно! Это божественно, — громче других начала восторгаться жена бургомистра.

— Дас ист фантастишь*! — хрипло подхватила няня.

— Он чудесен, просто чудесен! — на маминых глазах выступили слёзы умиления.

Восторженно галдящие дамы бросились к художнику. Оказавшись среди поклонниц, маэстро Поллини раскланивался, то и дело смачно лобызал поданные руки и старался не поворачиваться лицом к своему гениальному творению.

Даже Леокадиус поддался всеобщему экстазу:

— Настоящее эльфийское произведение! — со знанием дела повторял он скорее сам для себя. — Настоящее! Высокое!

Отец подошёл ко мне и молча взъерошил мои волосы. Я же неотрывно смотрел на собственное изображение, не в силах даже подобрать отвисшую челюсть.

Маэстро Поллини действительно создал самый что ни на есть эльфийский портрет по всем канонам эльфийского стиля. Этот стиль, я думаю, всем прекрасно известен. Остроухие очень любят украшать различные книжки, шкатулки и даже конфетные коробки этими своими лихими лучниками, румяными паст у шками и голенькими толстогузыми купидончиками.

Глядя на полотно, было трудно поверить, что такому буйству форм и красок предшествовали те самые торопливые эскизы. Маэстро Поллини нарисовал меня в виде сдобного щекастого уродца с осоловелым взглядом и прилизанными волосами. Мерзкое чудище имело куцые клыки под припухшими губами, а задорный румянец делал его похожим на нечто среднее между срамной девкой и горячечным больным. Под встопорщенной одеждой угадывался выпуклый рахитический животик.

Но самое страшное было всё же не это. Хуже всего было то, что уродец имел со мной какое-то пугающее, неуловимое сходство. В ужасе я хлопнул себя по животу и ощупал собственное лицо.

— Ну как тебе портрет? — услышал я над ухом ликующий голос матери. — Правда замечательный?

Отец ушёл. Рядом со мною теперь стояла моя родительница в обществе супруги бургомистра.

— Он кошмарен! — мало заботясь о приличиях выдохнул я.

— Эрик! — ужаснулась мама. — Как тебе не стыдно!

Жена бургомистра беспечно захихикала:

— Ну что ты, Анна, — ласково проговорила она. — Разве ребёнок может понимать такие вещи? Вот когда вырастет — тогда оценит. Правда, малыш?

Противно сюсюкая, женщина протянула руку и потрепала меня по щеке. Моего самообладания едва хватило, чтоб от души не вцепиться зубами ей в запястье. Я ведь вампир, а не эльфийский купидончик!