Кира Соловьёва - Одиночество на земле

— Чтоб тебя, — ругнулся менестрель. И, высунувшись из-за угла, крикнул: — Хастрайн! Это дядя Рик! Пойдем со мной, я проведу тебя к Виттелене!

Ребенок улыбнулся. Чужой, холодной улыбкой. Затем поднял взгляд, показывая два серебряных пятна, заменивших ядовито-зеленые радужки.

— Он тебя не узнает, — заключил Шейн.

— Плохо, — отметил Мреть. — Очень плохо. Есть идеи?

— Нет.

— Ты же повелитель!

— Ну и что? Я не всемогущ. Адатальрэ выбросило обратно в Ад, когда мы упали. Я слишком сильно приложился о камни.

— Чтоб тебя, — повторил Рикартиат. — Ладно, сам справлюсь. Вроде бы некромантов можно вывести из транса, если… господи, что это?!

Мальчик рассмеялся. Рассмеялся зловеще и заливисто. За его спиной клубилась, приобретая зримую форму, жуткая тьма. В ее чреве полыхали изломы молний, плыли грозовые тучи и шумел дождь. Даже запах повис соответствующий — мокрых листьев, пропитанных влагой дорог и…

Тот, кто прятался во тьме, подал голос:

— Как ты посмело призвать меня, человеческое дитя?!

— Человеческое? — мягко уточнил Хастрайн. — Слышишь ли ты себя, дух-убийца? Осознаешь ли, кто перед тобой? Подчинись!

— Что-о?! — поразилась тьма. Обратилась в огромную птицу и бросилась на ребенка, выставив вперед когти.

— Стой! — заорал Мреть, бросаясь наперехват и заранее понимая, что слишком поздно. — Стой! Не трогай его!

— Не стоит беспокойства. — Мальчик, неуловимо пошевелившись, изловил духа за горло. Тот страшно захрипел, забился, закудахтал. Перетек в тень, ошалело передернулся… и поклонился. Хастрайн скрестил руки на груди, вывел в воздухе витой символ. — Отныне, — заявил он, — тебя будут звать «Шаир». Ты будешь приходить ко мне, когда я прикажу, защищать меня, когда я прикажу, и убивать других духов, когда я прикажу. Духов… и людей. Сейчас же отправляйся вниз и уничтожь всех, кто посмел обидеть породившую меня женщину. Пошел!

Шаир послушно убрался. Спустя минуту раздались приглушенные расстоянием крики. Ребенок удовлетворенно кивнул, пошатнулся и рухнул на колени. Серебро исчезло из его глаз, вызвав кровавые слезы. Но испугаться никто не успел, потому что мальчик помотал головой, заметил Рикартиата и рассеянно выдал:

— А? Что? Дядя Рик, почему мы не в зале?

— Э-э-э… — протянул тот. — Ну, как тебе объяснить…

— Ничего объяснять не надо, — произнес Шейн. — Молчи. Он не должен знать.

— Почему?

— Потому что не должен. Иди сюда.

Мреть послушно поднялся, с трудом доковылял до застывшего у дверей в чью-то спальню повелителя. Там, на пропитанном алой жидкостью дорогом ковре, лежала Кейла. Женщине разворотило грудь, оторвало уши и посекло щеки. Осколки дорогого стекла торчали из побелевшей плоти, будто клыки неведомого существа.

— Сообщи Виктору, — попросил Шейн.

— Виктор в курсе, — возразил кто-то у него за спиной.

Обернувшись, парни столкнулись с Нэлинтой. Девушка дрожала, ее одежда превратилась в лохмотья, а на разбитых губах то и дело надувались кровавые пузыри. Но смотрела она твердо, спокойно.

— Это сделала не инквизиция, — полувопросительно сказал повелитель. — Я не чувствую ангельского волшебства. Только темное. Темнее ночи.

— Кейла успела скрыться, когда Улум схватил Хастрайна. Думаю, хотела ему помочь. Но мальчик… он потерял над собой контроль и… — Нэлинта запнулась, уловив перемену в эмоциях седого. — Он сделал это не нарочно! Это случайность, нелепая ошибка!

— Это смерть, — не согласился парень. — В первую очередь.

— Я понимаю, — сникла Нэлинта. — Но мы не можем его убить. Хастрайн…

Остальные ее слова утонули в жутком грохоте и вое. Дух, исполнивший просьбу мальчика, вернулся. Не ощутил прежней власти, обвился вокруг хрупкого тела тугой воронкой… и пропал. На пол медленно опустился шарф — единственная вещь, напоминающая о том, что мгновение назад в коридоре стоял ребенок.

Все три еретика воззрились на пустое место. Нэлинта выдохнула:

— Кажется, у нас проблемы.

— Кажется, они и не заканчивались, — мрачно пробормотал Шейн. — Рисуйте руны. Отправляйтесь домой. Я найду Виттелену и помогу ей найти Хастрайна. Как только справимся, сообщу. И вот еще что, — он повернулся к Нэлинте. — Сожги тело. Инквизиция не должна узнать о нашей потере.

— Но… — возмущенно начала девушка.

— Ладно! — закричал повелитель. — Я сделаю все сам! Уходите прочь, убирайтесь, катитесь к черту!

Рикартиат попятился, увлекая Нэлинту за собой. Та всхлипнула, но ответила на чужой выпад:

— Ты идиот! Тупой идиот, черт бы тебя побра-а-а-а-ал!

Девушка зарыдала, уткнулась в куртку менестреля и позволила себя увести. На выходе из коридора Мреть оглянулся. Голубое пламя плясало в залитой кровью спальне, бросая странные отблески на фигуру повелителя. Сгорбленную, худую фигуру.

Руны перехода маги рисовали в молчании. Нэлинта давилась плачем. Рикартиат не знал, как ее утешить, и почему-то представлял себе Виктора. Что он сотворит, узнав о гибели Кейлы? Согласится ли с доводами Телен? Ситуация, конечно, трагичная, но разбивать из-за нее Братство парень не видел смысла. Возможно, потому, что толком не общался с убитой. А может, потому, что путался в собственных проблемах.

Он стиснул кулаки, добавил последний символ.

— Готово. Эти приведут тебя прямо в Айл-Минорские графства, — парень указал на правый круг, напоминающий колесо. — Постарайся не соприкасаться с моими. Вряд ли тебе понравится Шатлен.

Нэлинта вымученно улыбнулась, встала на исчерченный пол и утонула в золотой вспышке. Рикартиат с минуту постоял, прикидывая, насколько разозлится Альтвиг, и шагнул на второй участок рун. Тот окатил его горячим дыханием, поглотил в себя, словно горячая глотка нежити, и выбросил в особняк с витражными окнами.

Шейна не было. Он наверняка еще долго проторчит с лидерами Братства, после того как поможет Виттелене найти ребенка. Никогда раньше менестрель о таком не слышал — чтобы дух, связанный чарами призыва, смог утащить кого-то за изнанку реальности. И вообще… что случилось с Хастрайном? Откуда взялось серебро в зеленых глазах, как в маленьком теле поместилось столько сил? Да и вряд ли мать учила его ритуальным рисункам. Без агшела, без остановки сердца… бред…

Рикартиат сел, прижался затылком к холодной стене. За цветными стеклами выл ветер, бросал крупные хлопья снега в бой против людей. Чьи-то голоса переругивались, сцеплялись, словно дикие псы. Плакала маленькая девочка, стоя на пороге дома и ожидая прихода бабушки. Спустя полчаса та вернулась, подхватила внучку на руки и скрылась в спасительном тепле. Менестрель слушал то, что для других было бы тишиной, отмечая тысячи деталей. Тысячи историй. Тысячи картин.

— Если ждать, то до последнего. Если верить, то всегда. Если в сердце мира древнего загорится пустота, мы уйдем по тракту осени, в белый свет большой зимы… — пробормотал он себе под нос. И поднялся.