Кира Соловьёва - Одиночество на земле

Он протянул агшел Альтвигу. Тот осторожно взял.

Нож был легким, почти невесомым. Казалось, будто он сломается от любого неосторожного прикосновения.

— Неоднозначная вещь, — тихо сказал храмовник.

— Агшел соответствует магу, которому принадлежит, — улыбнулся менестрель. — Значит, я тоже неоднозначный. А еще мы оба хиленькие, заметил? Что я, что мое оружие. Нооку, наверное, было весело его ковать.

— Скорее сложно, — усомнился Альтвиг. — Поди сотвори из тоненькой железочки нечто стоящее. А баланс хороший, — добавил он. — Помню, отец Еннете говорил, будто агшел служит только тому, для кого сделан. Мы даже находили еретиков, используя их ножи. Было довольно мерзко. За проявление верности — человека клинку и клинка человеку, — мы безжалостно убивали. Я рад, что сейчас не должен больше так поступать. Что больше не нужно идти вразрез со своими желаниями. Что никакой дутый авторитет, — он сжал кулаки, — не посмеет мне приказывать. И еще я благодарен, что вы вернули мне дар.

Рикартиат тоже посерьезнел.

— А я благодарен, — криво усмехнулся он, — что Улум не погасил его полностью. Всего лишь притушил, как слишком яркое пламя. Уничтожь он твою магию — уничтожил бы и тебя.

— Куда там, у него просто нет способностей, — криво усмехнулся Альтвиг. — Чтобы полностью погасить дар, надо обладать особым умением. Не все инквизиторы чувствуют чужие «огоньки».

Настоящего мрака в Алаторе не было.

Пока на землю опускались сумерки, отряды фонарщиков зажигали повсюду зеленые фонари. Все улицы патрулировались, гордая и неподкупная — по идее — стража вооружалась тяжелыми алебардами. Каждый прохожий становился целью преисполненных сомнения взглядов.

Горожане к этому давно привыкли, а вот Киямикире было неуютно. Чаще всего он возвращался на постоялый двор поздно, спустя пять-шесть часов после наступления темноты. Патрули считали это страшным преступлением и охотно отправили бы парня в темницу, если бы не приказ: гостей столицы не трогать. Именно этих семерых гостей, на остальных начальство плевать хотело.

Никому, кроме тройки особо доверенных лиц — господина Инага, господина Клио и господина Ельви, — не было известно, что приказ исходил непосредственно от короля. Впрочем, данная деталь вряд ли смягчила бы неудовольствие Киямикиры.

Еще больше инфисту не понравился поздний посетитель. Виктор, один из трех лидеров Братства Отверженных, нагло разлегся на его кровати. Кажется, мага нисколько не смущало пребывание в чужой комнате.

— Хорошая ночь, правда? — радостно уточнил он.

Киямикира озверел за долю мгновения.

— Выметайся! — заорал он, сдернув с Виктора одеяло.

— Ну-у, — загрустил тот. — Откуда в тебе столько ярости?

— А самоуверенности — в тебе?! Я в ваше чертово Братство не вхожу, мне без разницы, что там у вас и как! Зачем ты приперся?!

— Кхм, — кашлянул демонолог. — Вообще-то я хотел выяснить, не изменилось ли поведение господина Нэльтеклета за последние… ну, предположим, две недели.

— А чего это оно должно измениться? — с подозрением уточнил инфист. — Что вы ему наговорили?

— Ничего плохого. Просто предупредил. Но, видишь ли, он очень бурно отреагировал, — пожаловался Виктор. — Прямо как ты минуту назад. И я подумал, что с моей стороны навязывать ему свое общество будет глупо.

— Ого, вы даже думать умеете? — Киямикира изогнул бровь. — Я об этом не догадывался.

— Если бы ты, Кира, догадывался хотя бы о половине моих способностей, ты бы вел себя куда сдержаннее.

— Ну разумеется! Я же не маг, да? Я должен вас бояться и уважать, причем уважать из страха — словно инквизицию. Чем вы лучше нее, с такими-то речами?

— Ну, во-первых, я все еще не тащу тебя на костер, — расхохотался демонолог. — Во-вторых, ты все еще стоишь на ногах. В третьих, все еще дышишь. Потому что, по большому счету, мне глубоко безразлично твое мнение. Спасибо за ответ на вопрос. Удачи тебе.

И он направился к выходу. Киямикира не дрогнул и с силой захлопнул дверь, а затем хлопнулся на кровать и злобно уставился в потолок.

Что понадобилось Виктору, одному из самых талантливых магов современности, здесь, в Алаторе? Что за выгоду он ищет в храмовнике-инквизиторе? Да, в Альтвиге есть много хорошего, и он единственный, кто ни разу не обвинял инфиста в трусости — по крайней мере, в лицо, — но ведь и плохого в нем не меньше! Кто сосчитает всех погибших по его милости людей? Кто забудет о тальтарском сожжении — огромной потере для мира колдовства, для людей с даром — и для тех, кто был близок им.

Киямикира мысленно решил, что завтра обязательно побеседует и с Альтвигом, и с Рикартиатом. Перевернулся на бок, накрылся одеялом — и тут же с отвращением вскочил.

Виктор оставил на постели запах гниющей плоти.

Менестрель разбудил друга довольно рано — над столицей едва успел зависнуть болезненно-зеленый рассвет. Крыши домов казались черными, окна тонули в отблесках, а собаки пугливо прятались по будкам.

— Мне все лень, — простонал Альтвиг.

— Вставай, — не сдавался Рикартиат. — Ты же хочешь попасть к горцу сегодня? Иначе придется терпеть месяц, а то и дольше.

Храмовник отмахнулся, но затем на него снизошло озарение — месяца в запасе нет. Весна уже близко.

Несмотря на осознание возможности изменить сюжет, он боялся, что менестреля спасти не выйдет.

— Хорошо, встаю.

— Отлично, — обрадовался тот. — Я жду тебя в кухне.

По коридору пробежала цепочка мягких шагов. Альтвиг с трудом поднялся — проспал он всего час — и принялся одеваться.

Лег он рано, но тяжелые мысли не давали уснуть. Храмовника беспокоил демонический сюжет — столь детальное, просчитанное и аккуратное творение, что кажется, будто спорить с ним бессмысленно. Отчаяние и тоска вынудили его прикинуть, не поддаться ли Амоильрэ и пустить все на самотек? Но потом, к счастью, в груди ёкнуло, и парень ощутил стыд. Позволить другу умереть — и не ему одному, если верить посылке Шейна, — было выше его сил. И он убедил себя, что надо бороться, надо сопротивляться, использовать любые резервы.

В кухне Альтвига ждал не только Рикартиат, но и бутерброды со свиной колбасой и чесночным соусом. Менестрель поглядывал на них гордо — значит, готовил сам. Получилось вкусно, пропавший вчера аппетит устыдился и вернулся.

Пока храмовник ел, Мреть что-то быстро писал на клочке пергамента. Перо едва ощутимо шкрябало, по столу то и дело расползались черные капли. Скосив глаза, парень умудрился прочесть следующее:

Ниже проступала череда непонятных завитков. Храмовник сощурился и сообразил, что одно слово накладывается на другое, и Рикартиат просто рассматривает по три-четыре варианта следующих строк. Зато у края листка было четко выписано: