Кира Соловьёва - Одиночество на земле

Тот швырнул в нее заклинание, озарившее улицу багровой вспышкой. Крыло серафима скрылось под ярким пламенем, небо над Нельнотом расколол крик. Парень развернулся, опасаясь встречи с сородичами поверженного врага, и бросился на запад.

Там, среди серых облаков и мелких, словно зерна гречихи, звезд, горело солнце. Его обманчиво-желтую поверхность покрывали темные пятна. Казалось, будто светило медленно гниет изнутри, обнажая свою настоящую суть — куда менее благородную, чем та, что согревает многие обитаемые миры. А Нижние Земли, выходит — всего лишь один из них, затянутый пеленой обмана, страха и теорий, не имеющих под собой весомого основания.

Рикартиат знал о них довольно много, хоть и не помнил, откуда и почему. Илаурэн он не лгал, учителя действительно не было. Райстли даже не подозревал о своем даре, а никого другого парень не мог принять. Поэтому он изучал шестнадцать огоньков сам, сам знакомился с водопадом внутри себя, сам раздумывал, как его подчинить. И сам пришел к неутешительному выводу, что инквизиция — это власть, а не вера, направленная на спасение. Ее интересует только убийство. И собственное благополучие, конечно.

Мерзость.

Любопытно, сколько времени прошло с момента прогулки по Алаторе? И чем сейчас занято эльфийское семейство? После обеда должна была начаться полномасштабная охота на инквизиторов, отлов тех, чей разум отвергал равенство носителей колдовства. Илаурэн, наверное, вместе с Грейном отправилась в Эльскую империю — чертов конкурент владеет всего одним заклинанием, и для его исполнения необходима поддержка стихии воздуха. Эльфийка развеет «ветер из преисподней» по всей эльской резиденции. И не оставит никого живого, потому что ее не волнуют характеры убийц.

Ишет и Виктор возьмутся за отца Еннете, Сулшерат нарисует руны и махнет в Велиссию. Начнет строительство первых Академий, поглядит, что же такого в Башне Аль-Нейта… и если ничего страшного, то она станет первым боевым штабом еретиков. Еретиков, желающих вернуть миру магию.

И Рикартиат в этом не поучаствует. Он погибнет здесь, в Нельноте. Чтобы перемещаться между ярусами Нижних Земель, чтобы выбраться на поверхность, надо создать портал. Из чернильного мрака, из потоков тьмы и чистой энергии. А парень, несмотря на темный дар, подобного делать не умел. Шэльрэ не раскрывали людям своих секретов, а старые добрые руны в Аду не сработают. Это конец, и остается только набегаться напоследок. Продать свою жизнь дорого.

Менестрель подавил приступ отчаяния, забрался в небольшой дом и заметил крышку погреба. С опаской посмотрел вниз, но не увидел ни трупов, ни скелетов. Спустился, прихватив с изорванного кресла ворох голубых тряпок, и с облегчением обнаружил щеколду. Слабенькая преграда, но дает хоть какую-то надежду — парень ее задвинул, улегся под рядами полок, используя тряпки вместо подушки, и провалился в сон.

Ему снилась лужа. Огромная, маслянистая лужа, со всех сторон подведенная рыжей грязью. В мутной серой воде сидели лягушки. Они безмятежно квакали и вовсю наслаждались влагой, свободой и одиночеством. Рикартиату захотелось сесть и поквакать вместе с ними, но, стоило ступить к луже, как мелкие твари извернулись и в прыжке покинули сон. За ними захлопнулось окошко чернильной тьмы, и невысокий светловолосый демон с увесистой книгой на коленях улыбнулся, покусывая кончик пера. У его ног, прислонившись к подлокотнику кресла, сидела девушка-суккуб.

— Подай гитару, Шельта, — попросил Амоильрэ. Бросил книгу и перо на и без того захламленный стол, сладко потянулся. Серо-голубые глаза сощурились от удовольствия.

— Вы сияете, — отметила Шельта. — Мальчики уже в Нельноте?

— Только один, — подтвердил военачальник, принимая инструмент. Корпус был расписан блеклыми, но по-своему симпатичными красками. Они складывались в бабочек, упругие стебли травы и фиалки. Цветущие дикие фиалки, неизменный символ крепости Нот-Этэ.

— Что вы мне споете, господин Амоильрэ? — спросила суккуб.

— Я? Нет-нет, — демон протянул ладонь и погладил ее по щеке. — Петь будешь ты. Неделю назад я поделился с тобой стихами…

— Да, помню. — Шельта тоже улыбнулась, но как-то скупо, неуверенно. — На обратной стороне были ноты. Я пыталась за ними следовать, но вы же знаете — у меня ни слуха, ни голоса…

— Глупости. Я хочу, чтобы ты спела вместе со мной. Я начну, ты подхватишь… мы так делали с Люцифером, — неожиданно вспомнил военачальник. — В день, когда разрушили мир господина Вильяра Вэйда.

— Того самого, что лишил Лассэультэ глаз?

— Да, — согласился Амоильрэ. — Того самого.

Он принялся перебирать струны, а девушка помрачнела, недовольная окончанием беседы. Прежде демон ей не рассказывал о своем пути через миры, которые выпали Ретару Нароверту, и уж точно не упоминал его друзей. В доме Его Высочества Атанаульрэ вампира чтили, как победившего, одержавшего верх в битве с шэльрэ. Шептали, будто он рыжий, голубоглазый и очень бледный, а еще — будто любит говорить прямо и ненавидит сюжет господина Амоильрэ. Впрочем, последнее не удивительно — кому понравится наблюдать за неотвратимой гибелью двух хороших, по-настоящему верных людей, не имея возможности посвятить их в тайны будущего? Шельта вполне понимала этого Создателя. Будь она на его месте, прокляла бы военачальника, не задумываясь.

На Рикартиата накатила нежность, адресованная непонятно кому. И почти сразу схлынула, будучи вытеснена волнением, потому что светловолосый демон принялся петь.

Шельта тоже вступила в песню, и оказалось, что отсутствие голоса и слуха она выдумала.

Рикартиату было любопытно дослушать, но крышка погреба затрещала, слетая с петель, и он проснулся.

Рывком сел, швырнул в серафима миску с чем-то слизким и зеленым. Небесная тварь отпрянула, замахнулась белым копьем — очень похожим на те, что создавал Альтвиг, когда использовал дар. Менестрель выбросил вперед щит, а затем дал волю своему водопаду. Холодные потоки воды пролились со щелей в потолке, сбили противника с ног, промочили маховые перья. Парень в три прыжка выскочил из погреба, затем — на улицу, затем — в соседний дом, а оттуда через окно — в следующий… мимо понеслись запыленные комнаты, старые и покрытые паутиной. Дорогая мебель, семейные портреты. Некоторые их персонажи были рогаты, но в остальном походили на людей — такие же ноги-руки-головы, такие же счастливые взгляды. Тут, среди красок, на полотне, они могут вечно быть вместе. Пожалуй, Рикартиат тоже не отказался бы от подобной чести. Общий портрет с Альтвигом, Илаурэн, госпожой Эльтари, Киямикирой и господином Кольтэ… и чтобы на заднем плане стоял Шейн, как обычно — угрюмый и замкнутый, готовый сражаться в любую секунду.