Эми Гринфилд - Певчая

Или могла? Я с волнением подумала о песне лунного шиповника. Если я дотянулась до короля, может, смогу так достать и до Норри. Но у меня не было вещей Норри. Ни волос, ни предметов.

Могла ли я дотянуться до нее, потому что хорошо знала?

Вряд ли, но я должна была попробовать.

Я медленно сняла рубин и положила на стол рядом с собой. Комната замерцала нотами. Я прислушалась и уловила семена лунного шиповника, которые Пенебригг запер и спрятал. Но теперь я хорошо знала их песню, но, чтобы спеть правильно, я прижалась ухом к сундуку. Их песня была тихой, но сильной. Я спела ее и попыталась отыскать Норри.

Бессмысленно. Норри бела недосягаема.

Стараясь не думать о причине, я вернула рубин и принялась искать источники света.

Со свечой я искала лампу. Заметив одну на столе Ната, я поднесла свечу и ждала, пока фитиль загорится. Теплый свет озарил обложку цвета мха, обложку книги на столе Ната.

Книга Скаргрейва.

Я уставилась на нее. Да, она точно принадлежала Скаргрейву. Там был такой же знак на корешке, как и на кольце: ворон с вытянутыми когтями.

Конечно, одной картинки было мало для связи со Скаргрейвом. Это я поняла по кольцу. Но я помнила слова на встрече, и я задумалась, нет ли внутри какой-то записи или даже волоска, как говорил Олдвилль. Это могло помочь.

Я оглянулась на книгу и поежилась.

Не глупи. Книга тебя не ранит. Как и прядь волос. Это лишь предметы. Их нужно использовать, когда я буду готова.

Я схватила книгу.

Вот. Не так и страшно, да?

Моя уверенность росла, я ощутила любопытство, тягу к приключениям. Может, стоило подождать Ната и Пенебригга, но я хотела проверить сама, без сверлящего взгляда Ната. Я поняла, что страхи нужно встречать прямо, чтобы понять, хватит ли сил справиться с ними. Так почему не проверить этот? Почему не поискать Скаргрейва самой?

Пока смелость меня не покинула, я сняла рубин и открыла книгу. На первой странице был знак владельца: подпись сильной размашистой рукой. Люциан Ричард Артур Рейвендон . Я прижала к надписи пальцы.

Без предупреждения меня окутала тьма, густая и удушающая. Мне становилось все холоднее. А потом тьма поднялась…

Книга. Я смотрела на книгу.

Не на ту, что до этого, а на книгу, что была старее, бежевая обложка была в пятнах и трещинах, напоминала человеческую ладонь. Множество серебряных цепей приковывало ее к каменной стене.

Гримуар. Я смотрела на гримуар глазами Скаргрейва. Меня охватила радость, смешанная с предвкушением Скаргрейва.

Что он предвкушал? Я попыталась найти, но детали не давались. Я словно стояла у защищенной комнаты, и у меня не было пароля, чтобы войти. Я только видела его глазами книгу, цепи и стену, и ощущала предвкушение, а теперь жуткое чувство, что за мной следят…

— Кто здесь?

Скаргрейв произнес эти слова. Но они словно исходили из моих легких.

Мне стало страшно. До этого важная часть меня всегда была отделена от чтения разума. Как бы сильно я ни ощущала другого человека, я понимала, что это не мои чувства. Но в этот раз было иначе. Я была заперта в части разума Скаргрейва и падала все глубже в него.

— Кто здесь? — в этот раз он прошептал.

Страх, что за мной следят, что меня найдут, словно принадлежал мне. И частичка меня, что все же была отдельно, понимала, что происходит. Скаргрейв не ощущал присутствие обычного нарушителя. Знал он или нет, но он ощущал меня.

Я приглушила свой страх и попыталась стать незаметной, бесплотной. Его горло расслабилось, пульс успокоился, и я ощущала это, как свое тело.

Но, прячась от него, я упустила нечто важное. Границы между нами пропали.

Рука замерла над книгой с серебряными буквами. Его рука? Моя рука? Была ли разница?

Частичка меня говорила, что да. Должна быть. Но остальная часть потерялась в ощущениях, в предвкушении, в тишине комнаты, в холоде, когда рука приблизилась к книге…

Рука и книга встретились. Вспышка, похожая на жар тысячи солнц, и тишину пронзил звук: карканье и какофония криков.

Вороны отвечали своему хозяину.

Нет! Я не хотела знать, не хотела слышать…

Потрясение вернуло меня в чувство, но я зашла слишком далеко. Я не могла вырваться. Вопящие тенегримы кружили, мое тело горело, и огненная тьма накрыла меня.

Эта тьма была подобна смерти, бархат был жарким, удушал, не давал издать ни звука, не давал понять время. В глубинах тишины я ощущала, как ко мне подступаются тенегримы.

А потом из тьмы донеслась одна понятная фраза:

— Три дня прошло, а она не отвечает.

Голос был решительным, юным и сильным. После бесконечных минут я вспомнила имя. Нат. Вороны схватили и его?

Я пыталась открыть глаза.

— Видели? — снова Нат, но теперь с волнением в голосе. — Она моргнула. Точно.

— Так и было, — Пенебригг.

— Это хороший знак.

— Надеюсь, Нат. Признаюсь, такой лихорадки я еще не видел, — Пенебригг стал ближе. — Никто из нас.

Мои веки были тяжелыми, как камни, но я все же подняла их. Но, когда я попыталась что-то рассмотреть, я словно глядела сквозь расплавившееся стекло. Я видела, как солнце проникает в спальню Ната, а Нат и Пенебригг склонились надо мной.

— Смотрите! Она приходит в себя.

— Слава богу, — вздохнул Пенебригг. — Милая, ты можешь говорить?

Я пыталась издать хоть какой-то звук, но лишь дрожала и горела.

— Я принесу еще одеяло, — сказал Нат.

Когда он вернулся, я смогла, хоть и с трудом, прошептать благодарность.

— Она заговорила, — я еще никогда не слышала его таким радостным.

— Точно, — Пенебригг похлопал меня по руке. — Вот так, милая. Молодец.

Я пыталась снова заговорить. Я хотела рассказать о книге, предупредить…

— Что? — Пенебригг слушал мое бормотание и покачал головой. — Не могу разобрать. А ты, Нат?

— Нет, — одно слово, но я ощутила силу его разочарования.

— Отдыхай, — сказал мне Пенебригг. — Отдыхай, и мы попробуем снова.

Я не хотела слушаться, но глаза слипались. Жаркая тьма нахлынула на меня снова. Но в этот раз в тишине дул прохладный ветерок. Вороны по одному улетали отсюда.

Я проснулась одна. Но впервые, после того как меня охватила тьма, мне было холодно. От жара осталась боль в шее и покалывание в руках и ногах.

Я села и коснулась рубина на нее. Кто надел его? Пенебригг, ведь Нат вряд ли сделал бы это. Или я сама схватила его, чтобы попытаться спастись? А кто снял серое платье и юбки, оставив меня в нижнем платье? Тоже Пенебригг? Я пыталась вспомнить, но от этого только сильнее болела шея. И вместо этого я огляделась.

Судя по угасающему свету, близился вечер. Скоро нужно будет закрыть окно. Я не знала, можно ли доверять покалывающим ногам, так что ждала кого-то. Но тревога одолевала меня, и я выбралась из кровати, чтобы закрыть окно. Я не хотела снова открываться тенегримам.