Бородин Стас - Звезды и стрелы [СИ]

Шейные позвонки черного великана переломились как сухая ветка. Голова умертвия откинулась назад, ударившись затылком о спину.

Мускулы на плечах и груди мистера Конноли взбугрились, делая его похожим на старое кряжистое дерево, с ободранной корой и мореными непогодой ветвями. Обеими руками ирландец рванул за цепь, раздирая плоть и отделяя уродливую голову от огромного грузного туловища. На стоящих поблизости матросов брызнула пузырящаяся слизь, и влажно поблескивающий стальной ошейник закачался в воздухе.

Обезглавленное тело грузно осело на палубу, а могучие ручищи умертвия безвольно расползлись в разные стороны, все еще шевеля пальцами с обломанными ногтями.

Над палубой "Геркулеса" воцарилось гробовая тишина, нарушаемая лишь тоненьким повизгиванием раненного колдуна.

Все, что произошло дальше, осталось для меня скрытым за завесой багрового тумана. Один из матросов бросился вперед, целя прикладом винтовки мне в лицо. Я с легкостью увернулся от удара, однако другой матрос успел хлестнуть меня по ногам обрезком каната, с завязанным на конце узлом.

Споткнувшись, я покатился по палубе. Чьи-то ноги бесцеремонно наступили мне на локти, а чьи-то руки впились мне в волосы и крепко приложили головой об пол.

Очнулся я в полной темноте от страшной боли в руке. Сначала мне показалось, что я ослеп, настолько плотной и непроницаемой была тьма. Потом перед глазами вспыхнули разноцветные фейерверки, когда я попытался пошевелить головой.

Боль хлынула от затылка, сдавливая виски раскаленными тисками, и я громко застонал, с трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту.

Коснувшись пальцами лица, я понял, что по моим щекам ручьем катятся слезы.

Ощущение было такое, будто бы в предплечье впилась громадная рассвирепевшая росомаха. Я чувствовал, как невидимые зубы сжимаются, пронзая плоть, и посылают в мозг волны ослепляющей боли.

Мои челюсти свело судорогой, я уткнулся лбом в шершавые доски пола и принялся тихонько подвывать, моля богов либо прекратить эти мучения, либо поскорей забрать мою жизнь.

На самом краю сознания послышался какой-то шорох, и мне за шиворот посыпалась пыль и труха.

- Ты как там, Джонни? - в полуобморочном состоянии я все же узнал шепот Сета Кипмана. - Ты только продержись до утра, Джонни. Мы тебя обязательно вытащим!

Ответить я не мог и только громко завыл в ответ, не в силах больше терпеть мучений. Мне захотелось впиться в предплечье зубами, чтобы как попавший в капкан волк, отгрызть ненавистную конечность и вырваться из ловушки, сотканной из одуряющей боли, тошноты и отчаянья.

Мои зубы громко лязгнули в темноте, промахнувшись, на лбу выступила холодная испарина, и, спустя удар сердца, я провалился в спасительную чернильную мглу.

Разбудил меня солнечный луч, просочившийся сквозь щель между досками. Я зажмурился, и громко застонал, чувствуя, как что-то трещит и пульсирует у меня в затылке.

Помещение, в котором я был заперт, оказалось крошечным. До низкого потолка можно было достать рукой, не вставая с пола. Мои плечи упирались в противоположные стенки, а колени в стену напротив. Я попытался распрямить затекшие ноги и тут же зашипел, когда тысяча красных муравьев вонзила жвала мне в позвоночник.

Осторожно осмотрев правую руку, которую в темноте терзали невидимые клыки, я не нашел на ней никаких следов и повреждений. Все это было очень странно. Не могло же это все мне почудиться!

Со стоном повернувшись на бок, я прижался лицом к узкой щели и выглянул из темницы наружу.

Так и есть! Меня заперли в ящике для канатов! Часто моргая, и смахивая с ресниц паутину, я уставился на заросшее ракушками днище шлюпки, подвешенной поодаль на канатах, и на худого матроса, в запачканных угольной пылью штанах.

Матрос внезапно вскинул голову, кого-то разглядывая, и его лицо, битое оспой, мгновенно побледнело как полотно. Бормоча себе под нос какие-то замысловатые ругательства, он поспешил ретироваться, позабыв у фальшборта даже свои ведра с углем.

У меня над головой загремел железный засов, и крышка ящика откинулась, затопив сумрачное узилище потоками слепящего света.

- Это ты, Сет? - спросил я с облегчением, заслоняя глаза от света, и пытаясь разглядеть лицо спасителя сквозь щель между пальцами.

В ответ послышалось какое-то бульканье, кашель и жуткое хихиканье. Я убрал руку от глаз, и, щурясь от яркого света, уставился на нависшее надо мной лицо, окруженное золотистым ореолом.

Сердце у меня в груди ударило последний раз и остановилось, стиснутое холодными пальцами ужаса, взметнувшегося из самых потаенных глубин сознания.

- Будь я проклят, - прошептал я, и заскреб пальцами по пустым ножнам, все еще висящим на поясе.

Тонкие губы, на красивом лице, с правильными аристократичными чертами, дрогнули, и расползлись в идиотской ухмылке. По твердому волевому подбородку потекла слюна и закапала мне на грудь.

Я скользнул взглядом по уродливой ране, на шее незваного гостя, которая была кое-как заштопана грубой черной ниткой, и из краев которой сочилась черная сукровица.

Волосы встали дыбом у меня на голове, и я попытался еще сильнее вжаться в палубу, чтобы оказаться как можно дальше от жуткого призрака.

Кайзер громко хрюкнул, просунул в ящик свои огромные ручищи, и, ухватив меня за куртку, с легкостью вытащил наружу.

Не в силах пошевелить даже пальцем, я висел, как куль с мукой, глядя на раскачивающееся передо мной лицо немца. Громадные ноги затопали по палубе тяжелыми подкованными башмаками. Лязгнула распахнувшаяся стальная дверь, и из темного провала дохнуло могильным холодом.

Ноги немца застучали по скрипучим сходням. Куртка, натянувшаяся у меня на груди, жалобно затрещала и больно впилась в подмышки, а Кайзер только глупо ухмылялся, да брызгал слюной из разинутого рта.

Спустившись по лестнице на нижнюю палубу, Кайзер распахнул ударом ноги очередную дверь, и небрежно швырнул меня на пол, рядом с массивным столом, за которым восседал чернокожий бокор, бережно баюкающий забинтованную руку.

Каюта была маленькая, освещенная лишь масляной лампой, стоящей на столе, да черной оплывшей свечой, притулившейся возле жуткого алтаря из человеческих черепов.

В воздухе висел запах незнакомых трав и специй, а из дальнего угла тошнотворно разило разлагающейся плотью.

Бокор посмотрел на меня исподлобья, и сделал приглашающий жест, указывая на свободный стул, стоящий рядом со столом.

Осторожно поднявшись на ноги, я покосился на дверь, за которой скрылся Кайзер, и с облегчением вздохнул.

- Садись, tintin, нам нужно многое с тобой обсудить, - голос у колдуна был мягкий и глубокий, совсем не такой, каким он говорил вчера.