Юлия Остапенко - Птицелов

Лукасу не было дела, кто и зачем хотел убить Петера Локрида. Дворцовые интриги или происки чьего-то ревнивого мужа — всё равно. Да в общем-то и долг, который Лукас признал за собой перед Петером, тоже ни при чём. Просто этот мальчик сейчас был его гонцом. Конечно, гонцов казнят за дурные вести — но не раньше, чем они эти вести донесут. К тому же Лукас вовсе не собирался лишать Марвина удовольствия сделать это самому.

Кобыла была гнедая, совсем ещё молоденькая, хотя и выносливая. Будь она женщиной, её считали бы распутницей и дочерью Ледоруба, завистницы травили бы её, а мужчины убивали бы друг друга десятками ради одной её улыбки. Но Единому было угодно заточить её дух в тело лошади, поэтому она была просто кобылой, красивой, норовистой и глупой. В точности как женщина, преподнесшая Марвину сей поистине королевский подарок. Прощальный, надо полагать. Но Марвин не верил, что королева чувствует угрызения совести, — значит, либо насмешничает, либо намекает на возможное возвращение милости. Что ж, по крайней мере, она позаботилась о том, чтобы Марвин за время своего путешествия ни на миг не забывал об их… хм, скачках. Ещё бы — с таким-то напоминанием, обуздать которое, похоже, будет не легче, чем дарительницу. И, что хуже всего, наверняка с тем же посредственным удовольствием.

Марвин тяжело вздохнул и снова обрушил хлыст на круп животного. Лошадка содрогнулась под ним, разъярённо заржала, загребла песок передними ногами. Так тебе, красавица. Жаль, Ольвен нас не видит. Марвину хотелось бы верить, что королева подглядывает из окна, как он объезжает её подарок на заднем дворе, но это уж было бы для него слишком много чести. В последнее время он стал реалистом.

Поэтому сдался, едва кобылка перестала вставать под ним на дыбы. Довольно на первый раз. Приручать её есть с его руки Марвин и так не собирался. Хотя было бы забавно… но ему в ближайшее время будет не до подобных шалостей. По-настоящему хороший конь понадобится куда больше, если он в самом деле собирается нагнать Мессеру. «Я и впрямь собираюсь это сделать?» — в который раз спросил себя Марвин, и в который раз не стал отвечать. Ему велели — он выполнит. По крайней мере, попытается.

Он соскочил на землю, взрыхлив песок носками сапог, и бросил повод ожидавшему конюху.

— Напои эту дуру. И чтоб через час была готова.

Кобылка, словно уловив в его голосе презрение, возмущённо замотала головой. Конюх повёл её к конюшне, что-то ласково приговаривая. Кобыла тяжело переступала ногами и фыркала, будто жалуясь ему на грубияна-хозяина. Марвин проводил их задумчивым взглядом. А может, он в самом деле грубиян… может, с ними надо совсем не так. Не хлыстом по крупу, а ласково приговаривая на ушко… Но тогда ведь они совершенно отбиваются от рук. И посылают тебя на самоубийственное задание, одарив на прощанье паршивой кобылой.

Хмурясь, Марвин отвернулся от конюшен. Ему было велено выехать завтра поутру, но он решил, что не станет задерживаться в Таймене. Оставалось проверить снаряжение и запастись провиантом на первые дни — ехать придётся быстро, лучше сэкономить время на остановках. А что до перспективы загнать кобылу, то она Марвина не слишком беспокоила.

Во внутреннем дворе было немноголюдно, в основном сновали слуги, да парочка оруженосцев глазела, как он объезжает лошадь. Марвина они раздражали, но он не счёл нужным обращать на них внимание, да и мальчишки вскоре отвлеклись от него, когда к ним подошёл третий — они и сейчас о чём-то увлечённо болтали, стоя у ограждения. Марвин, проходя мимо, скользнул по ним взглядом. Оруженосец, подошедший последним, тоже посмотрел на него — мельком, вполне равнодушно… нет, слишком равнодушно.

Что-то кольнуло Марвина — быстро и почти неощутимо, будто запрятанная в одежде игла с ядом. Он почти дошёл до дверей в спальные помещения, стараясь не замечать этого чувства, потом обернулся.

Двое оруженосцев, поняв, что ничего интересного тут больше не произойдёт, отошли, а третий стоял у ограды и смотрел на него.

Они встретились взглядами, мальчишка тут же отвернулся и шмыгнул было за угол, но Марвин в два счёта нагнал его и схватил за плечо.

— Стоять!

От звука его голоса парень окаменел. Потом смерил Марвина взглядом, стараясь казаться спокойным.

— Что вам угодно, мессер?

— Кто ты? Где я тебя видел?

— Мне-то откуда знать? — едко ответил оруженосец и попытался вырваться. Марвин сдавил его плечо с такой силой, что парень охнул.

— Я тебя видел где-то, — жёстко сказал Марвин. — И ты видел меня. И мы, похоже, повздорили, раз ты так на меня пялился.

— Вы ошибаетесь, мессер. Те двое рассказывали мне, как вы объезжали лошадь, и я…

— Валишь на других? Которых уже и след простыл? Благородно… — Марвин осёкся, умолк на мгновение, потом сказал: — А ну-ка, пошли.

— Куда? — запаниковал оруженосец, но Марвин уже волок его к замку. Западное крыло, выходившие на задний двор, отводились в основном челяди и приезжим вассалам рыцарей, гостивших у короля. К последним как раз относился Марвин, что вполне его устраивало, потому как в этой части замка было тихо, и никто — кроме Петера Локрида — не приставал с разговорами. Тут и придушить кого впотьмах можно было да в нишу запихнуть, никто и не хватится, пока вонь не пойдёт…

Марвин втащил парня в узкий полутёмный коридор и, захлопнув входную дверь, припёр его к стене.

— Ты оруженосец Лукаса Джейдри, — сказал он. Это не было вопросом, хотя сомнения не покидали Марвина, пока на лице парня не отобразился страх.

— Нет! — выпалил тот. — Уже… нет. Сэйр Лукас меня отослал.

— Отослал? Это как понимать? Ты присягал ему?

— Да, но… он меня освободил от присяги. Я теперь сам по себе и приехал в Таймену искать новое место. О сэйре Лукасе я ничего не знаю!

— Врёшь, — сказал Марвин. — Он здесь. И он послал тебя шпионить за мной.

— Да говорю же вам, нет! — с внезапной яростью крикнул оруженосец. — Вообще, про вас он давным-давно не вспоминал! Ему и дела до вас нет!

— Откуда ты знаешь, если больше у него не служишь?

Парень посмотрел на него в замешательстве, и у Марвина по-прежнему оставалось гадкое ощущение, что его дурачат.

«А может, убить его?» — подумал Марвин и замер. Такая простая мысль… и делов-то — перерезать мальчишке горло, а Марвину сегодня ещё и уезжать, кто там потом разбираться станет. Он впервые держал в своей власти что-то, принадлежащее ему , и неожиданно эта мысль ударило по его мозгу, как ударило бы доброе вино. Много, много доброго вина.

«Я могу уничтожить то, чем он владеет… сломать… выбросить … из окна».

Перед мысленным взглядом проплыло белое пятно — платье Гвеннет. Она лежала там, на камнях, приникнув щекой к камню, как будто прислушивалась к далёкому топоту конских копыт… но это был не топот, это был скрип. Скрип-скрип. Пеньковая верёвка тёрлась о ветку.